Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

Пока он не увидел, как Феон притягивает к себе Софию. Не как любовницу, хотя она наверняка спала с ним – об этом свидетельствовали щенки. Как собственность. И с внезапной жестокостью он понял: Феон владел единственным человеком, которого Григорий любил. Перемирия не было, только ожидание. И вид этой победы, осознание своего поражения, своей ненависти, как свежевыкованный клинок, едва не заставило его перебежать улицу с кинжалом в руке и зарезать обоих прямо на глазах у детей.

Однако Григорий не побежал. И не мог уйти, невзирая на дождливую ночь, холод и близость опасного для него рассвета. Он мог только стоять там и смотреть вверх. А сейчас, когда она вышла из дома, через час после ухода его брата, наконец-то одна, он мог только пойти за ней.

Ибо глупец ничем не может себе помочь.

И все же… просто смотреть, как она идет! В юности он часто ходил за ней незамеченным, восхищался покачиванием ее бедер, чувственностью ее походки, такой непохожей на ее чопорные и пристойные манеры, когда Григорий заходил к ней в отцовский дом. И идя за Софией сейчас, он вспоминал, как шел за ней в последний раз. То был совсем другой день; солнце грело его новые доспехи, носимые им с гордостью. На следующий день он отправлялся в свою первую кампанию. А София… она ухитрилась оставить служанку в церкви, которую так любила, бросила своего сторожевого пса молиться. Она выскочила из часовни, удивив его, ждущего снаружи; потом бегом повела его к каменной плите на берегу Золотого Рога. Они провели там весь день, болтая ногами в воде, рассказывая истории, смеясь. А когда солнце село и тьма укрыла их от чужих глаз, он впервые поцеловал ее – юношеский порыв, который стал под ее руководством чем-то плавным, безвременным. Опустошающим…

Григорий встряхнулся. Воспоминания сделали его беспечным. Впереди лежал перекресток, и поворот направо приведет его в единственное безопасное место в Константинополе – казармы генуэзских наемников. Его изуродовали и изгнали с окончательным приговором: немедленная смерть, если его когда-нибудь застанут внутри городских стен.

Но сейчас… сейчас, на перекрестке, София пошла прямо. Прежде забывшись, сосредоточившись внешне на ее походке, а внутренне – на воспоминаниях, Григорий вдруг осознал, куда она идет. В ту самую церковь, которую она так любила, Святой Марии Монгольской. И когда пришел его черед выбрать одну из четырех дорог на перекрестке, он не замешкался. Он пошел за ней.

В красной стене, окружающей церковь, была небольшая арка. Когда Григорий миновал ее, он заметил скрытые плащом очертания Софии, входящей в дверь часовни. Внутренний двор был в десять шагов шириной. Григорий пересек его, потом прошел атриум.

Церковь осталась такой, какой он ее помнил. Небольшая, скорее квадрат, чем прямоугольник, побеленные стены и три потолка с ребристыми сводами – простое обрамление для великолепия дубового иконостаса с резными библейскими сценами и высокими иконами, изысканно выписанные лица позолочены, венцы и облачения из серебра. Один из них, святой Деметрий, волновал Григория еще мальчишкой – солдат-мученик, сжимающий большой, в драгоценных камнях меч. Григорий видел его благородным рыцарем, и в один из дней, пытаясь получить благословение своей любви, он засунул кусочек бумаги, где его имя соединялось с именем Софии, в узкую щель между иконой и иконостасом.

Шла литургия. Под песнопения мужских голосов верующие подходили к алтарю, опускались на колени и получали облатку и вино, которые священник доставал из-за алтаря. Небольшое пространство было переполнено, и Григорий не думал, что София узнает его, – так сильно он ушел от воина города, которого она в последний раз видела семь лет назад. Он не участвовал в этом таинстве с той последней – и единственной – битвы, в которой сражался за этот город, со дня его позора. Но непроизвольно перекрестился, склонил голову, убаюканный гармониями полузабытых молитв.

Возможно, его вымотало долгое бдение под ее окном. Но когда он вздрогнул и поднял голову, толпа уже рассеялась, а София исчезла.

Григорий растолкал замешкавшихся в дверях, побежал к арке, выскочил на площадь. Проблеск зеленого завернул за угол, не тот, откуда они пришли. Другой. Ведущий к Золотому Рогу, куда они шли семь лет назад. Григорий побежал. Один поворот, другой… и он потерял ее! Пробежал еще один перекресток – там было пусто, только улицы с полуразрушенными домами, дверные проемы и осыпавшиеся стены. Выругавшись, Григорий выбрал улицу, ведущую прямо, ту, по которой они когда-то шли. Он сделал три шага, миновал первый портик и услышал голос из теней:

– Григорий…

Он резко обернулся. Мысли сорвались лавиной. Наказание, назначенное за разоблачение, бросило руку к кинжалу, а мысли – к побегу. Но он потерялся в воспоминаниях, и из них пришел голос, тихо произнесший его имя.

– София…

Сзади послышались другие голоса. Протянувшаяся рука втащила его в темноту.

Время исчезло. Он снова был юношей, прижимался к своей величайшей страсти. И он же был самим собой, и та, на кого он смотрел, была не девушкой, а женщиной, со следами забот вокруг глаз.

– София, я…

– Шшш…

Палец на его губах, когда голоса стали громче. Двое мужчин, идут по переулку. Один заметил их и вскрикнул: «Эй, что вы там делаете?»

Если его разоблачат – смерть. Григорий собрался обернуться, напрячься, готовиться сражаться или бежать. Но София быстро удержала его, высунулась из-за его плеча и заговорила:

– Муж в море уходит. Оставь нас в покое, лады?

Она говорила, как рыбачка из гавани. Мужчины рассмеялись, один поклонился, и они пошли прочь; эхо скабрезных намеков звучало на брусчатке, пока не исчезло за углом.

– Григорий, – повторила София уже другим тоном, в нем слышалось удивление. – Как…

Мужчина отступил, припоминая – этот переулок соединял две площади.

– Не здесь, – сказал он. – Пойдем.

София не замешкалась, вышла из дверного проема. Теперь он вел ее – по круто уходящей вниз улице, через площадь, в переулок, который изгибался к кромке воды. Дом рухнул, на пути торчали обломки, и Григорий остановился, взял ее за руку и помог перебраться. Они прошли пустой клочок земли, и он отыскал щель между двух стен, которую нашел много лет назад. Башня стояла стражем береговой линии, но внутри никого не было, и засовы на калитке легко поддались, несмотря на ржавчину. Григорий провел ее внутрь, на каменную плиту, к солнечному свету, который пробивался сквозь прорехи в облаках.

София огляделась.

– Но это же…

– Да. Я не смог придумать другого места. – Он указал мимо нее. – Если ты предпочитаешь…

– Нет, – выпалила она, не дойдя до двери, поежилась. – Здесь холоднее, чем… чем раньше.