Энн Перри - Блеск шелка

Джулиано было очень трудно покидать монастырь, но силы постепенно оставляли старушку, и он понимал, что ей нужен покой. Теперь на ее лице блуждала спокойная, умиротворенная улыбка, которой не было в день их приезда.

И самое главное – правда потрясла венецианца до глубины души. Оказывается, мать любила его. Рана в его душе исцелилась. Сможет ли он когда-нибудь отблагодарить Анастасия?

Они с евнухом отправились в обратный путь, снова ехали друг за другом вниз по узкой тропинке, и Джулиано был рад возможности погрузиться в собственные мысли. Всего за один день из брошенного, нелюбимого ребенка он превратился в горячо обожаемого сына, ради которого мать пожертвовала всем, что у нее было.

Теперь его византийским наследием была глубокая, страстная, бесконечная, беззаветная любовь. Кого еще так обожали? Джулиано был рад, что в темноте Анастасий не видел его слез. Они ехали след в след по узкой тропинке и не могли вести беседу.

Анна сидела вместе с Ириной Вататзес в ее богато обставленной спальне, выдержанной в строгих тонах, с изысканными узорами на стенах. Эта комната мало походила на женскую спальню. Она была одновременно красивой – и какой-то нежилой. Застоявшийся воздух пропах пóтом и старостью. Анна делала все что могла, чтобы облегчить боль Ирины, просто была рядом, чтобы словом, прикосновением поддержать ее, унять ее страх. Анна не обманывала себя, она знала, что все это бессмысленно. Было ясно, что на этот раз Ирина не выживет. С каждым днем ее силы убывали, и периоды, когда больная приходила в себя и ее сознание прояснялось, становились все короче.

Анна отчаянно хотела задать Ирине вопросы о заговоре против Михаила Палеолога, на которые еще не знала ответов.

Ирина металась в кровати, ворочалась, сбивая простыни, стонала от боли. Анна склонялась над ней и расправляла скомканную постель, потом макала ткань в миску с холодным настоем трав, махала ею в воздухе, чтобы выветрился запах трав, и осторожно клала влажный компресс на лоб больной. На несколько мгновений та затихала.

Теперь важно было узнать намерения Деметриоса. Но Ирина была пациенткой Анны, и та не могла на нее давить. Почти час больная лежала без движения, словно была рада, что обрела наконец долгожданный покой. Потом опять стала задыхаться, ворочаться на кровати, снова и снова комкая простыню.

– Зоя! – воскликнула она вдруг. Глаза Ирины были закрыты, но на лице появилась свирепая гримаса; трудно было поверить, что она все еще без сознания. – Вскоре ты останешься совсем одна, – прошептала женщина. – Мы все умрем. Что ты станешь делать? Некого будет любить, некого ненавидеть…

Анна замерла. Она знала, о чем говорит Ирина, – о Зое и Григории. В душе у бедняги все еще клокотала ревность, ее ничто не могло утолить. Анна взяла пациентку за руку.

– Он должен был умереть, – снова заговорила Ирина, внезапно покачав головой из стороны в сторону. – Он это заслужил.

Неужели обида на мужа настолько глубока, что Ирина хотела, чтобы Григорий умер, чтобы его бросили на камни мостовой с перерезанным горлом, истекать кровью в каком-то незнакомом переулке?

– Нет, он этого не заслуживал, – опешив, произнесла Анна, не зная, помнит ли Ирина, что только что прошептала, и слышит ли она что-нибудь, кроме своего внутреннего голоса.

Голос пациентки удивил Анну своей твердостью.

– Заслуживал. Он хранил иконы, которые украл его отец, когда семья покидала горящий город. Он обязан был их вернуть. Я бы и сама могла убить его, но не посмела. А должна была…

Посмотрев на Ирину, Анна увидела, что глаза ее открыты, а взгляд ясный, осмысленный и горит гневом.

– Вы знали, что Григорий хранит иконы, похищенные в 1204 году? – спросила Анна.

– Не Григорий, глупец! – слабо возразила Ирина, полностью придя в сознание. – Его двоюродный брат, Арсений. Поэтому Зоя его и убила. – Она снова закрыла глаза, словно ее утомляла тупость лекаря. – Григорий знал об этом, – добавила Ирина словно вскользь. – Месть. Вечная месть, – вздохнула она, казалось, снова погружаясь в сон.

Услышав все это, Анна попыталась сложить осколки мозаики. Зоя убила Арсения, чтобы отомстить за то, что тот присвоил иконы, и Григорий об этом знал. Он счел, что обязан поквитаться за смерть двоюродного брата, и, зная об этом, Зоя ударила первой.

Но она отомстила не только Арсению. Зоя также уничтожила репутацию его дочери и приказала убить его сына. И, сама того не желая, Анна принимала в этом участие, потому что лечила Марию Вататзес. При мысли об этом по спине Анны пробежал холодок. Неудивительно, что Ирина ненавидит Зою. Что еще ей остается?

Анна смотрела на лежащую на кровати женщину. Она казалась сейчас не столько спокойной, сколько лишенной страсти – и тонкости ума. Любил ли Григорий свою жену? Придавал ли значение ее уродству? Или она настолько переживала из-за своей непривлекательности, что заставила и его обратить на это особое внимание?

Еще два дня состояние Ирины оставалось без изменений. Бóльшую часть времени она спала – вероятно, во сне боль ощущалась не так остро. Потом Ирине внезапно стало хуже. Она проснулась среди ночи и не могла шевельнуться. Тело покрылось липким пóтом. Анна лечила больную травами – и наркотическими веществами в максимально допустимых дозах.

Где-то после полуночи третьего дня она, стоя рядом с кроватью и глядя на Ирину, увидела, что даже в теплом свете свечей лицо пожилой женщины выглядит изможденным, пепельно-серым.

Умирающая открыла запавшие, помутневшие глаза и посмотрела на Анну. У той заныло сердце от жалости, но помочь Ирине уже ничто не могло.

– Хотите, я пошлю за Деметриосом?

– Сдаешься наконец? – Губы Ирины пересохли, горло сжимал спазм. – Дай мне еще тех трав с горьким вкусом.

Она моргнула и снова напряженно уставилась на Анну. Ирина, должно быть, поняла, что жить ей осталось совсем недолго – болезнь забрала все ее силы.

Анна страстно желала ей помочь, но, если она даст Ирине очередную дозу опия, это может убить пациентку. И все же она решила рискнуть.

Кивнув, Анна отвернулась, чтобы достать маленький флакончик. Она накапает в воду настойку. Если Ирина будет уверена, что получила опиум, это тоже может ей помочь. После того как измученная женщина сделала несколько глотков, Анна очень осторожно снова уложила ее на подушки, поправила простыню, потом подошла к двери и позвала слугу.

– Приведи Деметриоса, – велела она. – Думаю, жить госпоже осталось совсем недолго.

Слуга ушел – его быстрые шаги гулко разносились по коридору. Вернувшись через десять минут, он сообщил, что Деметриос покинул дом и еще не вернулся. Вероятно, он не ожидал, что его так скоро призовут к смертному одру матери.