Энн Перри - Блеск шелка

– С тобой, – мягко ответила Зоя, наконец уловив в его словах тонкую иронию. – Я буду защищать Византию от врагов – вместе с единоверцами или в одиночку. Ты со мной?

Михаил смотрел на нее не мигая.

– О да, Зоя Хрисафес. Можешь положиться на меня. Поверь, я все делаю правильно.

– А я, если пожелаешь, заставлю поработать своих шпионов и посмотрю, что они смогут разузнать, – пообещала она, с улыбкой отступая назад.

Зоя глубоко задумалась. Сицилия восстает против своего короля? Эта мысль не выходила у нее из головы.

Зоя сделала все, о чем просил ее император, и вернулась к собственным планам мести. Она не забыла горького урока, когда оказалась на волосок от смерти. Времени на ожидание не оставалось.

Евнух Анастасий был человеком, в котором она нуждалась. Умный, добросовестно выполнявший свою работу, он вызывал у людей симпатию. Зоя осознавала, что он не испытывает к ней доверия. И почему он так жаждет узнать подробности смерти Виссариона? Когда-нибудь она найдет время, чтобы выяснить причины его любопытства.

Между тем Зоя балансировала на тонкой грани между иронией и сарказмом, используя Анастасия для того, чтобы обмануть и уничтожить Косьму Кантакузена, чья алчная семья ограбила Византию, лишив ее величайших произведений искусства.

Зоя надела тунику цвета густого красного вина и еще более темную далматику с изысканным бордово-черным узором. В свете факелов, мимо которых она проходила, ее наряд переливался всеми оттенками красного.

Женщина перекрестилась и погрузилась в ночную тьму. Сабас последовал за ней, чтобы обеспечить хозяйке безопасность в сумерках, когда она будет возвращаться.

Зоя постояла минуту на улице, сложив руки для молитвы и читая про себя «Аве Мария», а затем продолжила свой путь.

Она глубоко вдохнула. Наконец наступил час возмездия! К завтрашнему утру один из тех, чьи гербы были на обратной стороне ее распятия, будет мертв.

Оставив Сабаса на улице, Зоя вошла в дом Косьмы в сопровождении его слуги.

Даже прихожая поражала роскошью и великолепием. Особое внимание привлекал бюст римского сенатора. На лице почтенного латинянина, испещренном морщинами, был запечатлен опыт, который он накопил за свою долгую жизнь. На столе стояли голубые венецианские стаканы, на свету казавшиеся драгоценными. Античная египетская статуя собаки, выполненная из алебастра, занимала почетное место на резном деревянном столе.

Войдя в комнату к Косьме, Зоя увидела, что хозяин расположился в широком кресле. Его взгляд был прикован к инкрустированному столику, на котором стоял полупустой кувшин с сицилийским вином. Тут же было блюдо с финиками и фруктами, залитыми медом. Косьма был невысокого роста, с крючковатым носом и тяжелыми набрякшими веками. Его воспаленные глаза были обрамлены темными кругами.

– Я тебе ничего не должен, – мрачно сказал он, – поэтому предполагаю, что ты пришла, чтобы посмотреть, чем здесь можно поживиться.

Зое хотелось не только позлорадствовать. Ей нужна была ссора, которая могла бы закончиться физической расправой.

– Ты плохо разбираешься в людях, – ответила она, не присаживаясь.

Сам хозяин вставать не собирался.

– Я пришла сюда не ради собственной выгоды. Я куплю у тебя иконы и передам их в церковь, где люди смогут молиться перед ними и быть благословленными. Я заплачу тебе хорошую цену.

Косьма расправил плечи и слегка склонил голову.

– Но сначала я должна их увидеть, – едва заметно улыбаясь, добавила Зоя.

– Разумеется. Выпьешь вина?

– С удовольствием.

Зоя не собиралась ничего пить в этом доме, но ей нужен был стакан. В то же время она сожалела, что ей придется разбить такую изысканную вещь.

Косьма поднялся, с трудом выпрямляя спину. Его колени хрустнули. Он принес из шкафа стакан, наполнил наполовину и придвинул к Зое.

– Поговорим о деньгах. Иконы висят вон там на стене. – Он указал на арочный проем, ведущий в тускло освещенное помещение.

Зоя воспользовалась приглашением. Войдя в комнату, она замерла, чувствуя, как часто бьется сердце. Там было с полдесятка икон с ликами святого Петра, святого Павла и Иисуса Христа. Притягивала взор икона Богоматери с позолоченным окладом, украшенная салатной, изумрудной и темно-синей, почти черной эмалью. Печальное лицо Пресвятой Девы светилось такой нежностью, что невозможно было не изумиться.

Одежды святых были инкрустированы драгоценными камнями и слоновой костью. Зою окружала такая красота, что она моментально забыла о том, почему здесь оказалась и какая ненависть сжигала ее изнутри.

Услышав позади себя шум, она застыла, а потом медленно обернулась. Толстый Косьма стоял в дверном проеме. Судя по всему, он был доволен своей сытой, богатой жизнью.

– Пожалуй, я скорее сожгу и разобью здесь все, чем позволю себя ограбить, – процедил он сквозь зубы. – Я хорошо тебя знаю, Зоя Хрисафес. Ты ничего не делаешь без веской на то причины. Скажи правду, зачем ты пришла?

– Иконы очень красивы, – вместо ответа сказала она.

– И стоят больших денег. – Купеческая натура была написана у него на лице.

– Давай поторгуемся, – предложила Зоя, пытаясь проскользнуть мимо Косьмы, стоявшего посередине арочного проема.

Она не смогла скрыть презрение, когда случайно коснулась его выпяченного брюха.

– Давай обсудим, сколько безантов стоит лик Марии.

– Это икона, – с ухмылкой произнес Косьма, – творение рук человеческих, написанное краской на дереве.

– Не забудь о позолоте и драгоценных камнях, – подсказала Зоя.

Косьма нахмурился.

– Так ты будешь покупать или нет?! – рявкнул он.

– Сколько монет ты хочешь за Богородицу, Косьма? Думаю, что сорока будет достаточно.

Зоя вытащила маленький кошелек и положила его на стол.

Лицо Косьмы вспыхнуло гневом:

– Это икона, глупая женщина! Работа художника, не более того. Я же не продаю Иисуса!

– Это богохульство! – выкрикнула Зоя, но ее ярость отчасти была притворной.

Женщина потянулась за одним из стаканов. Она высоко взмахнула рукой, не оставляя сомнения, что собирается разбить его и воспользоваться им как ножом.

Хозяин опередил ее, схватив стакан за восхитительный золотой ободок и раздавив его. В руке у Косьмы осталась нижняя часть с острыми зазубренными краями, которую он держал как кинжал. Его расширенные от ужаса глаза вспыхнули, рот открылся.

Зоя колебалась. Она ненавидела боль. Тело женщины ощущало ее так же остро, как и экстаз, и такие моменты были невыносимы, словно она балансировала на краю утеса. Но наступил момент мести, которую Зоя мучительно вынашивала долгие годы. Она снова ринулась вперед, ожидая нападения и держа наготове край своей накидки, чтобы смягчить удар режущей грани.