Энн Перри - Блеск шелка

– Зоя Хрисафес могла бы стать таким человеком, – задумчиво продолжал Константин. – Она пользуется огромным влиянием, близка к семейству Комненов и к императору. Ради Византии она сделает то, на что многие не отважатся. – Он слегка кивнул головой, на его губах мелькнула тень улыбки. – Если мы заставим ее увидеть в этом благословение Богородицы, Зоя согласится нам помочь. Есть еще Феодосия Склерос и ее семья. Они очень богаты и набожны – особенно Феодосия. Достаточно прочитать проповедь – и она будет мне повиноваться. – Глаза епископа ярко блестели. Он наклонился к Анне. – Ты прав, Анастасий, у нас еще есть надежда. И если мы сохраним мужество – и веру, то сможем добиться победы. Спасибо тебе. Ты меня ободрил!

Анна впервые почувствовала укол сомнения – тонкий, как игла. Может ли святость пользоваться столь сомнительными методами, оставаясь при этом чистой? Факелы горели в подставках, не было ни ветерка, ни звука – но женщину вдруг охватила дрожь.

Анну тревожили сомнения. Она ощущала в городе напряженность. Женщина предупредила Константина об опасности, потому что ей нужно было затронуть тему смерти Виссариона, но ее действительно беспокоила судьба епископа. Она знала, что, задавая вопросы, привлекает к себе внимание. И тем не менее не собиралась прекращать расспросы, но избегала ходить одна, хоть и оставалась для всех евнухом и могла бывать всюду, где захочется, не нарушая приличий. Если же Анну вызывали к больному поздним вечером – что в эту пору года случалось довольно редко, – она брала с собой Льва.

Запас трав, которые Анна применяла в своей лечебной практике, постепенно подходил к концу. Пришла пора его пополнить.

Анна шла вниз по склону холма к набережной. Солнце все еще стояло высоко на западе, дул теплый солоноватый бриз. Ей пришлось ждать всего двадцать минут, слушая крики и смех рыбаков, прежде чем к пирсу причалил лодочник, чтобы перевезти ее и еще пару пассажиров через Золотой Рог в Галату.

Сидя в покачивающейся лодке и слыша успокаивающий плеск воды, Анна расслабилась, и остальные пассажиры, похоже, тоже. Они улыбались, но не нарушали тишину ненужными разговорами.

Аврам Шахар, как обычно, обрадовался Анне. Он провел ее в заднюю комнату, к полкам и шкафам, в которых хранились травы.

Купив все, что было необходимо, Анна с удовольствием приняла приглашение на обед. Они сытно поели, а потом допоздна сидели в маленьком садике, обсуждая некоторых врачевателей прошлого, особенно Маймонида, великого еврейского лекаря и философа, умершего в Египте в тот же год, когда крестоносцы захватили Константинополь.

– Он герой для меня, – сказал Шахар. – Маймонид ведь, кроме всего прочего, написал толкование «Мишны» на арабском. А ты знаешь, что он родился в Испании?

– Не в Аравии? – удивилась Анна.

– Нет-нет. На самом деле его звали Моше Бен Маймон, но ему пришлось бежать, когда мусульманский правитель из Альмохадов не оставил людям иного выбора: они должны были обратиться в ислам, иначе их ждала неминуемая смерть.

Анна поежилась.

– Мусульмане находятся на юге и на востоке от нас. И власть их, похоже, постоянно растет.

Шахар отмахнулся:

– У нас хватает зла, с которым нужно бороться прямо сегодня. Не заглядывай в завтрашний день. Лучше расскажи мне о вашей медицине.

С удивлением – и удовольствием Анна заметила, что его интересует расширение ее практики. Она отвечала на вопросы Шахара, рассказывала, как лечила Михаила, хоть и была при этом достаточно осторожна, и упомянула о том, что боялась за него в связи с народными волнениями, возникшими из-за союза с Римом.

– Это большая честь для тебя – лечить самого императора, – серьезно произнес Шахар, но при этом выглядел скорее обеспокоенным, чем довольным.

– Такая возможность представилась мне благодаря рекомендации Зои Хрисафес, – ответила Анна.

– А! Зоя Хрисафес… – Аврам наклонился вперед. – С ней нужно быть осторожным. Хоть я и знаю о ней лишь понаслышке, но прекрасно понимаю, какой властью обладает эта женщина. Я – еврей в христианском городе. Тебе тоже стоит быть осторожным, мой друг. И учти: не всегда все действительно так, как кажется на первый взгляд.

Зачем он ее предупреждает? В своих расспросах она, несомненно, была достаточно осторожна.

– Я византиец и православный христианин, – сказала Анна вслух.

– А также евнух? – тихо добавил Аврам, вопросительно глядя на нее. – Который применяет в лечении еврейские травы, пользует как мужчин, так и женщин и задает слишком много вопросов. – Он тронул Анну за прикрытое тканью предплечье – едва ощутимо, как сделал бы, если бы она была женщиной. Потом убрал руку и откинулся назад.

Анна почувствовала ужас. Все ее тело покрылось холодным пóтом. Вероятно, она все же допустила ошибку, а может, и не одну. Кому еще известно, что она – женщина?

Заметив ее испуг, Аврам понял, о чем она думает, и чуть заметно покачал головой, по-прежнему улыбаясь.

– Больше никто ни о чем не догадывается, – мягко заверил он ее. – Но ты не можешь скрыть все, особенно от травника. – Его ноздри чуть заметно затрепетали. – У меня более тонкое обоняние, чем у большинства мужчин. И есть сестры – и жена.

Анну охватили стыд и ярость. Она поняла, что он имел в виду: ее месячный цикл. Несмотря на травмы, он был стабилен. Конечно, от нее исходил теплый слабый запах крови. А ей казалось, что она тщательно его замаскировала!

– Я дам тебе травы, которые надежно защитят тебя от чужой подозрительности и, возможно, снимут боль, – сказал Аврам.

Анна молча кивнула. Несмотря на его доброту, она чувствовала унижение и страх.

Когда Анна в следующий раз пришла к Константину, его слуга провел ее в помещение, на стенах которого висели иконы. Вероятно, он не знал, что в соседней комнате епископ увлеченно с кем-то беседует.

Анна направилась в дальний конец галереи, надеясь, что туда не долетают обрывки разговора. Потому что, о чем бы ни говорили Константин и его гость, об исповеди или организации службы или требы, она поняла, что разговор конфиденциальный.

Константин и его неизвестный собеседник медленно шли из внутреннего дворика к арке, ведущей в комнату, и Анна наконец увидела, с кем разговаривал епископ. Она знала этого человека, потому что однажды лечила его мать. Его звали Мануэль Синопулос. Около тридцати, живой, энергичный, уверенный в себе мужчина довольно заурядной внешности, происходивший из очень богатой семьи. Иногда Мануэль мог быть весьма обаятельным.

Сейчас он вытащил из кармана далматики мягкий кожаный мешок, плотно набитый монетами, и передал его Константину.

– На нужды бедняков, – сказал Мануэль тихо.

– Благодарю тебя, – мягко ответил Константин, но в его голосе чувствовалось скрытое волнение. – Ты добрый человек и принесешь пользу Церкви как великий воин Христа.