Энн Перри - Блеск шелка

Джулиано позабавили слова евнуха.

– А если бы он заболел, то послал бы за вами? – спросил венецианец.

Анастасий пожал плечами:

– Это вполне возможно.

– А кстати, где живет лекарь самого императора? – Джулиано старался говорить как можно непринужденнее.

Анастасий указал на один из холмов:

– Вон там, за теми деревьями. Из моих окон, выходящих на север, тоже открывается замечательный вид. А еще есть одно место, мое любимое в этом городе, расположенное всего в сотне ярдов вверх по холму. Оттуда можно увидеть весь Константинополь. Там очень спокойно. Мало кто туда наведывается. Может быть, только я нахожу время постоять там и полюбоваться прекрасным видом.

Джулиано догадался, что лекарь на самом деле хотел сказать «постоять и помечтать», но ему неловко было говорить об этом.

– Вы здесь родились? – поспешно спросил венецианец.

Анастасия, казалось, удивил этот вопрос.

– Нет. Мои родители вынуждены были отправиться в изгнание. Я родился в Салониках, а вырос в Никее. Однако здесь – родина моих предков, центр нашей культуры и, полагаю, веры.

Дандоло понял, что задал глупый вопрос. Конечно, Анастасий не мог родиться в Константинополе. Венецианец забыл, что почти все, с кем он разговаривал в этом городе, появились на свет во время изгнания империи, а значит, не в Константинополе. Даже о его собственной матери можно было сказать то же самое.

– Моя мать родилась в Никее, – произнес Дандоло и тут же удивился, зачем это сказал.

Он отвел взгляд. Теперь его лицо было повернуто к собеседнику в профиль.

Анастасий будто почувствовал, что собеседник пытается уйти от этой темы, и решил ему помочь:

– Говорят, что Венеция немного напоминает Константинополь. Это правда?

– Да, между ними есть некоторое сходство, особенно в том, что касается мозаичного искусства. Мне нравится посещать церковь, которая очень похожа на одну из константинопольских.

Неожиданно Дандоло вспомнил, как много произведений искусства было вывезено из Византии в 1204 году, и покраснел от стыда.

– И в Венеции тоже есть менялы, конечно, и…

Он замолчал. Когда-то лишь Византия торговала шелком, а сейчас все было венецианским – искусство, ткачество…

– Мы многому у вас научились, – сказал он, испытывая неловкость.

Анастасий улыбнулся и слегка передернул плечами.

– Возможно, мне не стоило задавать этот вопрос. Однако я дал вам возможность честно на него ответить.

Джулиано был поражен. Он не ожидал от него такого великодушия и, может быть, даже не заслуживал его. Венецианец улыбнулся в ответ.

– И мы все еще продолжаем учиться. Но здесь кипит такая энергия и царит такое многообразие взглядов… Мы вряд ли когда-нибудь сможем это постичь.

Анастасий понимающе кивнул, а затем извинился, сказав, что должен идти, причем так непринужденно, словно вскоре им предстояло снова встретиться и продолжить этот разговор.

Венецианец медленно спускался по крутой улице. Судя по возрасту Анастасия, он родился в изгнании, как, вполне вероятно, и его родители. С тех пор как Константинополь был повержен, прошло более семидесяти лет. Значит, и его собственная мать провела детство в изгнании, хотя в ее венах текла чистая византийская кровь. Сразу после разграбления Константинополя она должна была воспылать к Венеции лютой ненавистью. Как же она могла выйти замуж за венецианца? Теперь, когда под солнцем и ветром Джулиано так откровенно поговорил с еще одним византийцем, родившимся в изгнании, вдали от своей духовной родины, он вдруг понял, что обязан выяснить как можно больше о женщине, которая дала ему жизнь.

Джулиано начал усердно собирать информацию. Расспрашивая, он познакомился со многими интересными людьми и в конце концов встретился с одной женщиной, которой было уже за семьдесят. Ей удалось спастись из горящего города, когда он пал под натиском армии захватчиков. Должно быть, в молодости она была просто восхитительна. Даже сейчас в ней чувствовались страсть и индивидуальность. Эта женщина очаровала венецианца. Звали ее Зоя Хрисафес.

Казалось, ей доставляло удовольствие рассказывать Джулиано о Константинополе, о его истории, легендах, людях. Из комнаты, в которой она принимала венецианца, открывалась необозримая панорама крыш. Стоя у окна, Зоя рассказывала гостю истории о торговцах из Александрии и с берегов великой реки Египта, которая змеей извивалась в неизведанном сердце Африки.

– А также из Святой земли, – продолжила она и, вытянув руку, украшенную драгоценными кольцами, указала на морское побережье. – Персы, сарацины, остатки крестоносцев, короли древнего Иерусалима, арабы из пустыни…

– Вы когда-нибудь бывали на Святой земле? – невольно спросил Джулиано.

Зое понравился его вопрос. В ее золотистых глазах промелькнуло воспоминание, которым она не захотела поделиться.

– Я никогда не уезжала далеко от Византии. Она целиком заполняет мое сердце и разум, здесь мои корни. Когда мы были в изгнании, моя семья сначала переехала в Никею, потом на восток – в Трабзон. Мы также жили в Грузии, объездили побережье Черного моря. На некоторое время остановились в Самарканде, который очень понравился отцу. Но я всегда стремилась вернуться домой.

Джулиано вновь пронзило чувство вины – за то, что он был венецианцем, и за то, что его народ принял участие в Крестовом походе, разрушившем этот город. Глупо было спрашивать Зою, почему ей не терпелось вернуться домой после стольких лет, когда тяжелые вспоминания притупились, а многие члены ее семьи умерли. Джулиано хотел задать важные для него вопросы. Быть может, ему уже не представится такой возможности, а желание выяснить правду съедало его изнутри.

– Вы знали Феодула Агаллона? – спросил гость.

Зоя не шевельнулась.

– Я слышала о нем. Он умер много лет назад. – Она улыбнулась. – Если хочешь узнать больше, уверена, что это можно будет сделать.

Венецианец отвернулся, чтобы она не заметила боли в его глазах.

– Фамилия моей матери Агаллон, и мне хотелось бы узнать, не родственники ли они.

– Правда? – В голосе Зои прозвучала заинтересованность. – А как ее назвали при крещении?

– Маддалена.

Произнеся это имя, Джулиано почувствовал острую боль, как будто в его душе открылась глубокая рана, которая больше никогда не заживет. В горле пересохло, и он с трудом сглотнул. Скорее всего, его мама умерла, но если нет, ему очень хотелось с ней встретиться. Джулиано повернулся к Зое, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.

Она не отрываясь смотрела на него. Ее блестящие темно-желтые глаза были почти на одном уровне с его глазами.

– Я разузнаю об этом, – пообещала она. – Конечно, соблюдая осторожность. История давняя, я даже кое-что о ней слышала, но не помню где. – Зоя улыбнулась. – Это займет какое-то время, но, надеюсь, оно того стоит. Наши города связаны – как любовью, так и ненавистью.