Хайнц Конзалик - Янтарная комната

— Я начал вывозить величайшие произведения искусства из дворцов, — сказал он. — Скульптуры, картины, коллекции монет, ценную мебель, гобелены, хрусталь, украшения… Не смотрите на меня как на безумца, товарищ Жуков. Я получил из Кремля подробные инструкции.

— Картины! Гобелены! Мебель! Нам нужны все, способные держать оружие, а они хотят забрать старые боярские безделушки из стеклянных витрин!

— Но мне не хватает машин. — Ворошилов поежился, будто от холода.

«Он и правда старый, усталый человек», — подумал Жуков и даже почувствовал к маршалу жалость.

— Работа идет круглосуточно, в основном трудятся женщины. Чтобы упаковать и доставить сюда, в подвалы Исаакиевского собора, всё самое ценное из Екатерининского дворца в Пушкине. Уже вывезли почти двадцать тысяч предметов. Но если немецкое наступление продолжится, то фашисты окажутся в Пушкине раньше, чем мы успеем всё отправить. А главное, мы не спасем самое ценное. Янтарную комнату…

— Янтарную комнату? — заинтересовался Жуков. Он слышал об этом зале с мозаикой, картинами, зеркалами и фигурами, вырезанными из янтаря, но никогда не видел. Правда, ему попадалась фотография в газете, но статья его не заинтересовала. Жукову запомнилась только злость при мысли о том, как расточительно и преступно жили князья и цари на горбу у народа и крепостных крестьян, как нещадно их эксплуатировали.

— Не сумеете ее спасти?

— Немцы наступают на Пушкин, а мне не хватает грузовиков. К тому же экспонаты упаковывают простые бабы, а они больше переломают, чем смогут спасти. Я очень переживаю, Георгий Константинович.

— Я поручу генералу Попову направить в Пушкин спецподразделение для разборки Янтарной комнаты. — Заметив, что губы у Ворошилова дрожат, Жуков пожалел маршала еще сильнее. — Мы передислоцируем двенадцать дивизий из Прибалтики и сформируем Сорок вторую и Сорок восьмую армии. А потом сможем выделить небольшое спецподразделение.

— Если немцы до этого не захватят Пушкин.

— Этого я предугадать не могу. Знаю только, что мы будем драться за каждую пядь земли. Ленинград — это конец. Мы никогда не отдадим его немцам, хотя Сталин и говорит, что дело почти безнадёжное. Почти безнадёжное. Вот на это «почти» я и рассчитываю.

Однако уже на следующий день Жуков понял, что Янтарную комнату невозможно перевезти в Ленинград вовремя. Женщинам, работавшим в три смены в Екатерининском дворце в Пушкине, в бывшем Царском Селе, летней резиденции императоров со времён Петра Великого, велели уберечь драгоценную комнату от повреждений. Они установили вдоль стен из янтаря деревянные щиты для защиты от осколков и заклеили бумагой переливающиеся на солнце всеми оттенками золота панели, чтобы мозаика не пострадала от взрывов, а от панно не отвалились куски янтаря. Под конец женщины перенесли всё, что можно — янтарные фигурки, большой янтарный секретер, столы и изящные шкафчики — в последние грузовики, на которых в армию доставляли продовольствие, снаряжение, цемент и боеприпасы. Машины срочно перебросили для спасения драгоценных произведений искусства.

— Мне надо спасать сотни тысяч человек! — сказал через несколько дней Жуков генералу Зиновьеву, который во время совещания о положении дел на фронте с сожалением высказался о возможной потере произведений искусства. — Табакерка с драгоценными камнями стрелять не может! Беспокоиться нужно не о золотых стульях, а о людях.

— Фашисты всё вывезут. Они украдут неповторимые картины, скульптуры, книги. Когда мы выиграем войну, СССР обеднеет, — сказал Зиновьев.

Он достал из кармана кителя записку. Зиновьев был большим ценителем искусства и мог часами сидеть в музее перед картинами Рембрандта или бродить по бесчисленным залам Эрмитажа в Ленинграде. Один раз он провёл в Эрмитаже, сокровищнице произведений искусства со всего мира, сравнимой лишь с парижским Лувром, целых три дня, вживаясь в его великолепие. Домой он пришёл опьянённым от увиденной красоты.

— У меня есть данные разведки. Стоило немцам захватить города и дворцы, как сразу после войск появлялись так называемые спецподразделения и вывозили все призведения искусства. Немцы уже разграбили почти пятьсот музеев, полторы тысячи православных и больше двухсот католических церквей, семьдесят часовен, пятьсот синагог, триста школ и сорок тысяч библиотек. Всё вывезенное мы больше никогда не увидим.

— Разведчики хорошо поработали, — с насмешкой сказал Жуков. Он взял из рук Зиновьева записку, скомкал её и бросил под стол. — А что они узнали о численности немецких войск, их вооружении, намерениях, настроении и подлинных потерях?

Генерал Зиновьев промолчал.

«Маршал прав, — подумал он. — Не следует его раздражать. Кольцо вокруг Ленинграда сжимается, наши войска обороняются героически, это верно. Именно героически. Но немцы стремительно продвигаются вперёд. Через десять или четырнадцать дней они будут маршировать по улицам города, с флагами и музыкой, как до этого в Париже. И ограбят город подчистую, чтобы заполучить произведениями искусства со всего мира — из парижского Лувра и Эрмитажа, нашей сокровищницы. Я, наверное, здесь единственный, кто верит в Бога. Господи, не допусти этого! Защити наш Ленинград, пусть он и назван именем человека, назвавшего религию «опиумом для народа». Не забудь, Господи, что раньше город назывался Санкт-Петербургом. Это святой город. Протяни свои руки, Господи, и задержи немцев. Яви нам новое чудо».

— О чём задумались, Виталий Богданович? — вернул его к действительности голос Жукова. — У вас отсутствующий взгляд…

— Над вашими словами, товарищ маршал.

Генерал Зиновьев склонился над большой картой Ленинграда и окрестностей, очень подробной картой. На ней были видны каждый ручеёк, каждая фабричная труба, каждый пруд и каждая тропка. И Царское село, теперь город Пушкин, и Екатерининский дворец с Янтарной комнатой.

— Снабжение войск важнее, чем картины Тинторетто, — сказал он.

Двенадцатого сентября 1941 года небольшая колонна машин под командованием младшего лейтенанта Вехова остановилась на скользкой лесной дороге западнее Пушкина. Вехов так смачно выругался, что изумились даже красноармейцы. Молодой парень, а так ругается! Кто-нибудь слышал такое? Назвать поломанную заднюю ось усохшей шлюхой, которая трахается с чёртом, а совершенно невиновного водителя грузовика, ефрейтора Сливку, обозвать тупой обезьяной, анонирующей за рулем! Ну и выражения, товарищи! Но помогут ли они? Ось сломана, грузовик опрокинулся на левый бок, запчасти отсутствуют. Кто же мог предугадать, что эта железяка сломается? И на буксир не возьмешь, как ни ругайся. Никто не знал, что делать. Просто бросить машину и двигаться дальше или попросить помощь в ближайшей военной мастерской? До неё девять вёрст, а это значит, новую заднюю ось поставят только через несколько часов.