Хайнц Конзалик - Янтарная комната

Прежде чем Сильверман продолжил, повисла напряженная тишина.

— Мы все знаем знаменитую картину Рембрандта «Мужчина в золотом шлеме». Всем известна картина «Четыре апостола» Альбрехта Дюрера. Нет такого человека, который бы не видел миллионы копий известного бюста Нефертити. Сэр, — Сильверман обвел рукой помещение, — всё это находится здесь!

— Боже! — снова выдохнул произнёс потрясённый Эйзенхауэр. — Этот день войдёт в историю! Капитан, я хочу посмотреть на это поближе.

Йоханнес Платов и Сильверман провели Эйзенхауэра, Паттона и Брэдли по огромному залу и соседним помещениям. Они смотрели на картины, которые знали только по книгам, перекладывали картину за картиной в одном из ящиков, понимая, что один только этот ящик стоит миллионы долларов. Потом они присели перед большими чемоданами с дароносицами и рассматривали иконы известной новгородской школы при свете шахтёрских фонарей. Они почти не разговаривали, а если что-то произносили, то приглушённо, как в церкви. Искусство тоже требует безмолвия.

Перед штабелем из двадцати стоящих в углу лакированных ящиков с большими железными замками Сильверман остановился. По отбитым углам ящиков было ясно, что их часто перегружали. Теперь его голос звучал спокойно, почти торжественно.

— На ящиках написано «Управление по гидротехническому строительству Кёнигсберга», — сказал он. — И они все помечены красными точками. Нас удивило, что в описи именно так и числится. Причём здесь это учреждение? Маскировка для какой-то тайны рейха? Документы СС или Министерства иностранных дел? Документация из партийной канцелярии Гитлера? Почему все произведения искусства подробно описаны, кроме этих двадцати ящиков управления? Мне стало крайне любопытно, и я приказал открыть один ящик. Только один, сэр… остальные я не осмелился трогать. Вначале мы увидели подушки, перины и покрывала.

С помощью Маллигана и двух полицейских он снял тяжёлую крышку и подал знак рукой, чтобы посветили фонарями. Золотом разных оттенков, от светло-жёлтого до тёмно-коричневого, перед ними засверкала янтарная панель: мозаики и резные фигуры, гирлянды и розетки, обрамлённое в резную янтарную раму полированное венецианское зеркало.

— Янтарная комната Петра Великого из Екатерининского дворца в Царском селе, теперь город Пушкин, завершённая придворным архитектором императрицы Елизаветы итальянцем Растрелли. — Сильверман задержал дыхание и продолжил: — Сэр, вы стоите перед одним из величайших чудес света. Ленин называл её национальной святыней, святыней русского народа.

— Сколько в долларах? — задал практичный вопрос Паттон, пока Эйзенхауэр благоговейно молчал.

— Она бесценна, сэр. Невозможно оценить её стоимость. Кто может сказать, сколько стоит «Сикстинская мадонна»?

— И всё это теперь в наших руках, — тихо произнёс Эйзенхауэр. Маллиган с помощью двух полицейских поставил крышку ящика на место. — Эти ценности не должны больше здесь оставаться ни дня. Их срочно, я говорю — срочно, надо переместить в безопасное место. Капитан, все ценности отсюда надо как можно быстрее переправить во Франкфурт, в здание немецкого рейхсбанка. Сейфы этого банка остались надёжными. Картины, скульптуры и другие произведения искусства отправить в Центральный сборный пункт в Висбадене и оставить там до тех пор, пока не будет принято решение по трофейным произведения искусства. Паттон…

— Сэр? — генерал Паттон поднял голову.

— Позаботьтесь о необходимой безопасности при транспортировке. Охранять как зеницу ока. Возможны акты саботажа и нападения. Я полагаю, следует действовать очень внимательно и осторожно.

— Ничего не случится, сэр. — Паттон широко улыбнулся. — Разместим надёжно, как в Форт-Ноксе.

После отлета генералов Джо Вильямс и Ларри Брукс снова встретились. В столовой транспортного батальона они сидели друг против друга, пили кофе с шоколадным тортом, курили «Лаки Страйк», и Джо опять завел разговор о том, что в войне победил солдат, и поэтому он тоже должен получить свою долю. Он даже привёл пример:

— Вспомни Александра Великого, Ларри, малыш, — сказал он. — Когда он завоевал Персию, то предоставил своим солдатам все захваченные города, чтобы они могли взять себе всё, что захочется. И женщин в том числе. Вот были времена, парень! — Он наклонился над столом и перешёл на шёпот. — Я слышал, в ближайшие дни нам предстоит вывести все эти богатства. Четыреста тонн сокровища… если их будет на несколько фунтов меньше, этого никто не заметит. Позволь Джо это сделать.

После визита Эйзенхауэра американские офицеры и низшие чины могли свободно заходить в шахту. С американской беспечностью и простотой посетители рыскали среди ящиков и коробок, чемоданов и мешков, отрывали доски, разрезали коробки, рылись среди икон и картин, серебряной посуды и каменных скульптур, среди экспонатов восточноазиатских и египетских коллекций.

Об этом особо не говорили, никто не проводил расследований, но когда по приказу генерала Паттона 14 апреля сокровищами шахты Кайзерод грузили на первую колонну тяжёлых грузовиков, многие ящики оказались сломаны, а бесценные произведения искусства просто исчезли. То же самое произошло и при обнаружении другого огромного хранилища художественных ценностей в шахте Граслебен, которую американцы захватили 12 апреля, а 1 июля 1945 года передали англичанам. В совершенно секретном докладе англичан говорилось: «Во всех найденных с начала оккупации хранилищах ящики были вскрыты представителями армейской разведки США, и в них находилась лишь половина ценностей. В Граслебене из почти семи тысяч переданных ящиков более половины были открыты».

14 апреля первая колонна грузовиков выехала из Меркерса в направлении Франкфурта. Паттон сдержал своё обещание, обеспечив безопасность колонны. Двадцать десять огромных грузовиков ехали в сопровождении пяти взводов пехоты, десяти передвижных зенитных орудий и двух отделений пулемётчиков. Над колонной постоянно патрулировали вертолёты, два бомбардировщика «Мустанг» были готовы вмешаться, если на колонну нападет группировка «Вервольф» партизанское движение, которого американцы очень боялись.

Три последних грузовика вели Ларри, Джо и негр, носящий, как и многие чёрные, библейское имя Ной. Они медленно ехали по разгромленной немецкой земле, через поля, леса и деревни, через города, где в окнах домов висели белые флаги, а на улицах стояли длинные очереди за продуктами. Дети-попрошайки бежали рядом с грузовиками, выклянчивая шоколадку, а по вечерам, когда колонна делала привал на городских окраинах, накрашенные немецкие девушки ходили вдоль грузовиков и предлагали свои услуги за масло, сахар, муку, жареную курицу или за пачку сигарет. Хотя в приказе Эйзенхауэра говорилось — никаких дружеских отношений с местным населением, но кто мог устоять перед немецкими «фрейлейн», когда Мэри, Джулия и Анна были далеко, за тысячу километров через огромный океан.