Роберт Лоу - Оскал дракона

— Хватит! — мне удалось вклиниться в их перебранку, затем я закашлялся и сплюнул; боль вернулась, грудная клетка ныла и горела. — Думаю, все мы сойдем с ума, если не будем действовать. Я думаю, что Рандр Стерки не удовлетворится победой над Обетным Братством, украв несколько кур и свиней. Не за этим пришел человек с толпой берсерков и греческим огнем.

— Верно, хватит спорить, — согласился Ботольв, он немного успокоился, заметив, что Финн тоже уступил.

— Что нам теперь делать, Орм? — спросил Финн. — Это будет трудный бой, что бы ты ни решил.

Я бросил на него быстрый взгляд, он даже не пытался скрыть радости в голосе. Мне не нравилось то, чем нам предстояло заняться. Нам предстояло выяснить, что происходит в усадьбе, а для этого кто-то из нас должен туда проникнуть. Пока мы не видели зарево пожара, значит враги еще не запалили Гестеринг, и Рандр Стерки со своими люди внутри, и кто-то должен выяснить, чем они там занимаются.

Оба уставились на меня в темноте, один просто не умел делать что-либо тихо, второй был как колченогая скамейка; нетрудно догадаться, кто окажется в роли лиса-воришки.

Финн передал мне свой сакс, словно заключая сделку.

Звезд не было видно. Мутная луна словно спотыкалась о тучи, гонимые ветром, который срывал пену с волн и бросал песок в глаза. Мы крались тихо, как косули, по направлению к темной громаде длинного дома Гестеринга, чуть подсвеченной кострами вокруг.

Для своего немалого веса и одной ноги Ботольв передвигался достаточно тихо, песок поскрипывал под его деревянной ногой, а Финн полз по-кошачьи. Мы остановились, вспотев, как дерущиеся жеребцы. Я облизал сухие губы.

Резкий запах горящего дерева ударил в нос, и я заметил впереди неясную тень, похожую на мертвого кита, на которого тихо накатывают волны – это оказался корабль Рандра, «Крылья дракона», выброшенный на песок, наполовину обгоревший. Ботольв приглушенно усмехнулся, увидев это, и мы спрятались в тени корабля, там, где вонь была сильнее, а тени гуще. Сразу за ним, у пристани, был пришвартован второй корабль, незнакомый мне.

Я уселся на песок, снял мокрые сапоги и передал их Финну, затем мы замерли, услышав чей-то громкий вопль, словно лис взвыл в отчаянном страхе. Этот голос показался мне знакомым — кто-то кричал от страшной боли.

Я взглянул на Финна, потом на Ботольва, затем начал пробираться к длинному дому Гестеринга, мокрые шерстяные штаны сковывали движения, песок вперемешку с острыми ракушками и галькой поскрипывал под ступнями. Лодыжка горела, словно пронзенная раскаленным гвоздем Рефа — последствия старой травмы, как и обрубки моих отсеченных пальцев, которые иногда безумно чесались; поэтому я знал, что имел в виду Ботольв, рассказывая о своей деревянной ноге.

Я нашел то, что искал, и удостоверился, что внутри никого нет, затем взобрался на нужник, оттуда перепрыгнул на крышу свинарника, примыкающего к главному залу. В подошвы ног впивались занозы от дранки крыши, я старался, чтобы она не трещала и не скрипела под моим весом. В конце концов, я добрался до конька, увенчанного драконьими головами, слепо пялящимися во тьму, разинув пасти.

Там я остановился, дрожа от холода, свежий ночной ветер продувал мокрую от пота рубаху. Затем я схватился за драконью голову, свесился вниз и протиснулся через темное квадратное отверстие дымохода, достаточно широкое для меня. Внизу сквозь голубую дымку звучали голоса, огонь в очаге горел.

Вместо того, чтобы сделать отверстие дымохода по центру, мастер-датчанин, когда-то давно построивший длинный дом Гестеринга, все устроил иначе. Хотя два отверстия имели свои преимущества — они засасывали дым по всей длине зала, поднимая его высоко к стропилам, прогоняя насекомых, окуривая подвешенные для копчения туши, но самое главное — я оставался невидимым в тени деревянных балок.

Я проскользнул внутрь, удивившись, что пришлось с таким трудом протискиваться — я не осознавал ширину своих плеч и все еще представлял себя щуплым пацаном. Но все получилось, наверное, я был просто слишком напуган.

Голоса стали громче, едкий дым щипал глаза, кто-то открыл дальнюю дверь, дым от очага поднялся выше, скапливаясь возле дымовых отверстий. Я коснулся рукояти сакса, зажатого между коленями, стараясь успокоить дыхание, сердце бешено колотилось, а горло и глаза жгло от дыма; настало время сделать что-нибудь глупое или что-нибудь смелое.

Я сидел в пепельной тьме, словно ворон на ветке, и смотрел вниз, сквозь слабо освещенную дымку, свесившись чуть вперед и зацепившись для равновесия одной рукой за балку. Подо мной покачиваясь куски китового мяса, сыры и рыба, черные от дыма и раздражающие ноздри запахами. Я сделал шаг, еще один, и остановился — в нос ударил запах жареного мяса, принесенный сквозняком откуда-то снаружи.

Нидинги. Трусы, проклятые Одином во всех девяти мирах. Они жарили на вертелах моих быков, на моей собственной кухне, меня опечалила утрата имущества. У меня было пятнадцать мужчин-трэллей, большинство из них наверняка разбежались в панике, быки же стоили больше, чем двенадцать трэллей, а их содержание обходилось еще дороже.

Упряжкой быков можно вспахать гораздо больше земли, чем если запрячь в плуг всех пятнадцать трэллей, и сейчас жирное мясо моих быков пожирали, напавшие на нас жестокие воины. Я старался не думать об этом или о тех временах, когда мы сами совершали набеги, или об умирающем быке на Сварти. Отгоняя мрачные мысли, я прищурился, и сквозь дымный и зловонный полумрак попытался разглядеть, что происходит внизу.

Я увидел группу людей, при виде которых мое сердце забилось чаще. Двое из них — Рыжий Ньяль и Хленни — были живы и сидели со связанными под коленями руками. Третьим был Онунд, обнаженный и подвешенный за большие пальцы, он блестел от пота, на белой коже отчетливо выделялись темные линии, похожие на ожоги. Четвертый лежал, улыбаясь двумя улыбками, кровь пропитала покрывало. Это был несчастный Скалли, управляющий ярла Бранда, видимо, ему перерезали глотку, когда он был при смерти.

Внизу царил беспорядок после учиненного этими людьми грабежа, и у меня кольнуло в сердце при виде гагачьего пуха, лежащего на полу как снег; это были любимые подушки Торгунны, о которых она будет горевать.

Еще я увидел незнакомца, он сидел на скамье, с топором на поясе, перед ним на столе лежал меч. Воин жевал хлеб, не спеша отламывая куски, его одежда была перемазана древесной сажей, видимо, он сражался на горящем корабле. На лбу отпечаталась красная линия от обода шлема, на носу — следы ржавчины от металлической носовой планки.

Кроме него внизу находились еще двое. Один — свей, его выдавал акцент, у него была впечатляющая черная борода с седыми локонами, так что его лицо походило на барсучью морду. Волосы — такие же черные с проседью, заплетены в толстую косу, свисающую справа, ее конец увенчан серебром. Он был обнажен по пояс, вся правая рука, от запястья до плеча — черно-синяя от татуировок в виде переплетающихся узоров и фигур, среди прочего я разглядел дерево и сцепившихся животных.