Роберт Лоу - Оскал дракона

Люди вокруг засуетились, нам дали одеяла, чтобы мы сняли мокрую одежду и завернулись в них, как мы из вежливости и поступили, затем нас усадили под куполообразный навес из грубой ткани. Одна женщина улыбалась и кивала, что-то тихо повторяя, но я ее не понимал. Она разбила яйца в котел, помешала бульон с ячменем и мясом, наполнила чашки и протянула нам. Я жадно ел, макая в бульон большие куски хлеба.

Насытившись и довольные, мы откинулись на спины.

— Хвала Богам, — выдохнул Оспак, и этим все сказал.

Лагерь, несмотря на поздний вечер, продолжал жить размеренной жизнью, солнце уже опустилось за окружающие лагерь деревья; Черноглазая свернулась калачиком и уснула рядом с собакой на большом буковом стволе, лежащем близ огня. Утки цепочкой осторожно проковыляли обратно к запруде.

Люди проходили мимо и бросали на нас любопытные взгляды, но никто не беспокоил. Оспак клевал носом в полудреме; наша одежда сушилась на ветвях. Подошла женщина, с любопытством посмотрела на мою рубаху, ткнула пальцем в дырку и потрогала ткань. А затем достала иголку и нитку.

Ютос, присев на корточках напротив, вырвал меня из полусонного состояния.

— Мне сообщили о людях вроде тебя, они недалеко. Час езды верхом, возможно больше. Они на берегу реки, их лодка сильно разбита.

Похоже, это Финн и остальные, и мне захотелось узнать подробности. Ютос пожал плечами.

— Их достаточно много, чтобы мои охотники не рискнули подойти ближе, — ответил он с ухмылкой. — Слишком много вооруженных всадников рыскает по округе. Что-то их всех встревожило.

Он произнес это, давая мне понять, что догадывается — именно мы и есть причина, но тем не менее, мы по-прежнему дружески разговаривали до тех пор, пока тени не удлинились, наша одежда не высохла, и мы переоделись.

Как оказалось, мы повстречали мадьярский торговый караван, они направлялись по старой Янтарной дороге, которая начиналась с севера и вела в земли лангобардов, и затем дальше на юг к старому Риму.

— Сейчас все иначе, — объяснил Ютос. — Мы торгуем янтарем в Булгаре и других странах, а они уже продают его в Великом городе, где сейчас вся власть и деньги.

— Я думаю, что в старый Рим со временем вернется власть и золото, — ответил я, показывая, что тоже смыслю кое-что в торговле, — ведь сейчас король саксов Оттон объявил себя императором, как и его отец, носивший такое же имя.

Ютос сплюнул в огонь, так что угольки зашипели.

— Лучше не упоминать Оттона при моем отце, — мрачно произнес он. — Наш фейдель — Геза, который преломил хлеб-соль с саксами и ромеями, чтобы заключить мир. Ему пришлось креститься самому и крестить все свое семейство, и он принял к себе монаха по имени Бруно, но дружить с саксами оказалось не так легко, как сидеть в кругу Семерых.

Я знал что слово «фейдель» означает что-то типа князя, и слышал, что Гезе пришлось принять учение Христа, чтобы договориться с Великим городом и Оттоном. Конечно, Геза мало смыслил в вопросах веры и принял Христа скорее из соображений выгоды — другие правители поступали так же, ведь Белый Христос благоволил королям. Я и так сказал слишком много. Ютос усмехнулся.

— Возможно, в конце концов окажется, что у Распятого бога больше силы, — прорычал он. — Старые боги не помогли нашему народу, когда мой отец стал одним из Семерых.

Я не понимал, о чем он говорит, когда упоминает Семерых, и хотел бы узнать больше, но Оспак перебил меня, потому что был ирландцем и поклонялся Тору, которого искренне любил.

— У Христа нет никакой силы, — возразил он. — Если нужны доказательства, — посмотрите на него и на моего бога и сравните. Христос пригвожден к деревяшке, а у Тора в руках молот.

Он плюнул в ладонь и хлопнул в ладоши, словно заключил выгодную сделку, и при виде этого даже Ютос присоединился к моему хохоту.

Тем не менее, очень скоро я узнал о Семерых, потому что к костру подошел отец Ютоса. Сначала я заметил тень на фоне вечернего красного неба, она медленно приближалась. По бокам два воина — поджарые и рослые, в кольчугах и высоких куполообразных шлемах, такие в ходу у хазар и мадьяр. Ближе его лицо приобрело очертания, и то, что я поначалу принял за лысину, оказалось седыми с оттенками рыжины волосами, зачесанными назад.

Отец Ютоса подошёл еще ближе, и Оспак задержал дыхание, а Черноглазая съежилась, став тихой и незаметной, как всегда делала, когда сталкивалась с чем-то ужасным, она готова была слиться с камнями и землей, чтобы стать невидимой.

Лицо Бокени, отца Ютоса, походило на череп. У него не было ни ушей, ни носа, возраст оставил на лице следы — глубокие морщины под глазами, от уголков рта вниз опускались широкие уродливые шрамы. Один глаз был молочно-белым, второй — блестяще-черным, как у ворона, волосы зачесаны назад и стянуты на затылке, спускаясь почти до пояса.

Я отметил все это. Лишившийся уха Финн никогда не зачесывал волосы назад, а этот мадьярский вождь нисколько не скрывал, более того, дерзко хвастался своим изувеченным лицом.

Он присел на корточки, и я обратил внимание на его плащ, закрепленный на плечах двумя застежками в форме диска, на каждой была изображена птица с изогнутым мечом в лапах. Это изображение меня поразило, ведь птицы держали сабли, а я слышал, что мадьяры почитают Аттилу и его меч, считая себя гуннами. Это напомнил мне и об одном предмете, хранившемся в моем морском сундуке, если, конечно, он не сгинул в воде.

Старик закутался в плащ и заговорил, Ютос переводил; это были обычные слова гостеприимства и вежливости, и я отвечал в том же духе.

Затем он заговорил снова, Ютос ответил ему, пожал плечами и повернулся ко мне.

— Он интересуется, чем ты торгуешь. Ты и твои люди могут рассчитывать на наше гостеприимство. Если те люди, которых мы обнаружили на берегу — твои, то им, вероятно, понадобится пища и все прочее. Так ты торговец?

Оспак проворчал что-то, ему не нравились все эти разговоры о торговле, ведь он был старым побратимом Обетного Братства, как и все остальные, воином, берущим все, что захочет, все, что находится на расстоянии вытянутого клинка. Я коротко пояснил ему, говоря на норвежском, что они превосходят нас числом, а наши побратимы слишком далеко, на что он опять ответил хмурым взглядом и ворчанием.

Сейчас я не мог сказать, что у нас осталось на продажу, может быть, бочонки с соленьями, и я ответил, что у нас борту было достаточно товаров, прежде чем мы потерпели крушение, хотя наверняка мы потеряли не все.

Ютос перевел мои слова отцу, он внимательно слушал, в последних лучах заходящего солнца его лицо выглядело так, будто младенец сморщился и вот-вот зайдется в плаче, прячась в складках материнской юбки. Затем старик заговорил, и Ютос послушно обратился ко мне.