Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

Но по мере погружения краски дня блекли, уступая место полумраку, а затем — непроглядной тьме, такой густой, что, казалось, ее можно почувствовать на ощупь.

Там, на глубине, шла своя, незримая для Дмитрия, жизнь — таинственная и пугающая. Тело мальчика, словно холодные пальцы русалок, щекотали поднимающиеся со дна водоросли. Проплыла мимо, задев плавниками лицо, крупная рыба. Дмитрия обуял страх.

Прикосновения обитателей пруда были так неприятны, что мальчик едва не выпустил из рук влекущий его ко дну камень. Из глубин памяти, сразу всплыли жуткие сказки о кикиморах и водяных, утаскивающих на дно неосторожных пловцов, чтобы там, в непроглядном мраке, полакомиться человеческой плотью.

Ему захотелось бросить грузило и всплыть поскорее наверх, к свежему воздуху, к солнцу, вырваться из объятий холодной, пугающей тьмы.

Но тогда бы пришлось отказаться от поиска сокровищ, которые Дмитрию так хотелось, вернуть в обитель. Мысль об этом была для него невыносима.

Стиснув зубы, он поборол страх и продолжил свое путешествие на дно пруда. Спустя мгновение его ноги коснулись придонного ила.

Отпустив камень, он проплыл немного вперед, наудачу шаря перед собой руками, — только так в кромешной темноте можно было отыскать утопленное сокровище.

Но пальцы его натыкались лишь на скользкие от ила камни да на стебли подводных растений, сплетавшихся в причудливые кружева и сети.

Нежданно его правая рука наткнулась на что-то большое и мягкое, словно кожаный мешок. Не тот ли это мех, в коий были зашиты древние реликвии? От радости сердце Дмитрия учащенно забилось в груди, и он стал осторожно ощупывать свою находку, почти уверенный в успехе.

Но тут случилось событие, которое он никак не мог предвидеть. То, что он принял за кожаный тюк, внезапно открыло огромную пасть, и рванулось ему навстречу, подобно пушечному ядру. В одно мгновение челюсти чудовища сомкнулись на его руке, выше локтя, словно живой капкан, и острые зубы впились в плоть.

От ужаса и боли, пронзившей тело, Дмитрий едва не захлебнулся. Он рванулся назад, пытаясь освободиться от чудища, но оно не отпускало его, еще сильнее сжимая челюсти.

В минуты смертельной опасности люди ведут себя по-разному: одни от страха цепенеют, другие — отчаянно сражаются за свою жизнь. Дмитрий принадлежал ко второй породе людей.

Он не знал, что за существо напало на него, гигантская рыба, или водяной, но был уверен, что так просто свою жизнь не отдаст. Он изо всей силы бил свободной рукой по огромной, покрытой наростами морде хищника, старался разжать его челюсти.

Тварь взмахнула головой, пытаясь прижать добычу ко дну. Отбиваясь от нее, Дмитрий случайно зацепился левой рукой за какой-то торчащий из ила предмет. Им оказался осколок большой раковины, длинный и острый, как нож.

Ухватившись за сей подарок судьбы, Дмитрий вонзил его в широкую голову твари. Она отчаянно забилась, подняв тучи песка и ила, но челюсти разжимать не спешила.

У мальчика темнело в глазах от удушья, спертый воздух рвался из легких наружу, тело словно пронзали сотни раскаленных игл. Из последних сил он нанес чудищу еще один удар, успев почувствовать, как слабеет его хватка, и, уже теряя сознание, всплыл наверх, к спасительной поверхности.

На его счастье, мимо озера проходили два монаха. Они вытащили Дмитрия на сушу в тот миг, когда он, почти бездыханный, наглотавшийся воды, готов был снова, уже навсегда, погрузиться в темную пучину пруда.

Через пару дней, окончательно придя в себя, он узнал от Отца Алексия, что монахи нашли на берегу озера огромного дохлого сома с торчащим из жабр осколком раковины. Тогда Дмитрий впервые ощутил страх перед смертью…

…Теперь этот страх снова вернулся к нему. Омут, куда он погружался ныне, был гораздо глубже монастырского пруда. Нет, он был просто бездонным. Ни один лучик света не проникал в сие темное царство, ни один звук не нарушал тягостной, гнетущей тишины…

…Дмитрию казалось, что он заживо погребен в затхлом, сыром склепе, где ему предстоит пробыть целую вечность. Хотя почему заживо? Он вспомнил страшный удар сабли по виску, окутавшую его багровую тьму, и внутренне похолодел, поняв, что случилось непоправимое.

Куда же он теперь попадет — в рай или в ад? На рай это темное, беззвучное место походило меньше всего. Неужели все-таки в ад? Дмитрий внутренне напрягся, ожидая появления слуг дьявола. Однажды, в горячечном бреду во время оспы, ему удалось чудом выскользнуть из их цепких лап.

Теперь, почуяв добычу, они вновь всплывали из тьмы, невыразимо жуткие, не знающие ни жалости, ни сострадания. Рука боярина потянулась к сабле, но ножны были пусты. Не оказалось за голенищем и засапожного ножа.

Еще никогда Дмитрий не чувствовал себя таким беззащитным, как сейчас, и твари это хорошо разумели. Тысячи жадных глаз таращились на него из тьмы, тысячи пастей облизывались в предвкушении пира.

Яркая вспышка полыхнула перед глазами Дмитрия в тот миг, когда демоны уже были готовы броситься на него. Мерзко визжа, они ринулись врассыпную от ослепительно белого луча, подобно клинку, разрезавшего надвое мрак.

Луч упал к ногам Дмитрия, словно подъемный мост, и, ступив на него, боярин ощутил под ногами спасительную твердь. Он мысленно восславил Господа, даровавшего ему спасение, и двинулся навстречу сверкающей точке, служившей источником света.

Там его ждала вечная жизнь без потерь и страданий, но мысль о том, что он не уберег от смерти посла и княжну, лишала его покоя.

«Как же мне быть, Господи? — с болью в душе думал он. — Ведь в гибели Князя, его дочери и свиты есть и моя вина. Разгляди я вовремя обман в словах Крушевича, когда он лгал про оспу, беды удалось бы избежать.

А что будет теперь? Кто бы ни был душегуб, завлекший в ловушку Князя, он исполняет волю сил, жаждущих ссоры между Унией и Москвой. И они не преминут воспользоваться гибелью Корибута. Вспыхнет новая война, к радости турок и тевтонов. А виной всему — моя преступная беспечность!»

Хуже греха невозможно было представить, и Дмитрий ощутил жгучий стыд. «Нет, рая я не достоин! Если бы только Господь вернул меня назад, в то самое мгновение, когда я встретил на литовской границе отряд Крушевича, я бы не дал случиться злу! Услышь меня, Господи, помоги исправить оплошность!»

Поток света, в коем он двигался, стал шире, оттесняя в стороны тьму. На Дмитрия повеяло теплом, ароматом пробуждающейся от зимнего сна земли. В луче света он увидел Отца Алексия.

В своих сияющих ризах старик был величествен и светел, как в тот раз, когда Дмитрий в горячечном бреду чудесным образом получил от него спасение. Но теперь в глазах его читались лишь скорбь и сожаление, словно воспитанник не оправдал его надежд. Дмитрию было трудно вынести его взгляд, и он опустил глаза долу.