Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

Фон Тиффен обернулся к подчиненному с таким выражением на лице, словно ждал от него подобных слов.

— Ты, кажется, читаешь мои мысли, брат Руперт, — по-отечески ласково улыбнулся старый рыцарь, — что ж, я вижу в том знак свыше! То, что Господь вложил нам обоим в головы одну и ту же мысль, подтверждает ее верность.

Но мало видеть цель, нужно еще найти верный способ ее достижения. Скажи, мой добрый брат, каким способом ты собираешься раскрыть заблудшему Польскому Королю глаза на истину?

Мы ведь не раз уже пытались объяснить Владыкам Польши опасность дружеских отношений с варварской Московией, но всякий раз нас постигала неудача. Пути к взаимопониманию порой слишком долги и тернисты…

— Не стоит искать долгих путей там, где есть короткий путь, — с почтительным поклоном отчеканил Руперт, — если Государь Польши и союзные ему Литовские Владыки увидят звериный нрав схизматиков, они сами отрекутся от дружбы с ними. У меня на сей счет есть одна задумка, Великий Магистр…

Фон Тиффен поднял на своего воспитанника взгляд некогда серых, как оружейная сталь, но уже давно поблекших, обесцвеченных старостью глаз. Теперь, когда он все отчетливее слышал дыхание смерти, перед ним со всей серьезностью вставал вопрос о преемнике.

Конечно, решение о новом Магистре может принять лишь Капитул, а он главу Ордена выбирает из своих рядов. Поскольку Руперт фон Велль не является членом Капитула, кресло Магистра ему не светит.

А жаль! Именно такой вождь, как он, молодой и рьяный, с живым умом и пламенным сердцем способен влить новую кровь в дело дряхлеющего Тевтонского Братства.

Придя в Орден двадцатилетним оруженосцем, он за какие-то пару лет стал лучшим бойцом Ордена, а еще через год — лучшим командиром баниера. Не прошло и пяти лет, как на его плечи легла командорская цепь.

Но молодой рыцарь на этом не остановился. К изумлению видавших виды Тевтонских Братьев, он попросил Капитул назначить его Коронером Ордена, то есть, отдать ему под начало службу Орденской Разведки.

И Капитул ни разу не пожалел о его назначении на сей пост. Руперт безошибочно предугадывал планы врагов Ордена, раскрывая их замыслы, умел метко и неожиданно нанести ответный удар.

Сведения о недругах и союзниках Ордена, поставляемые им главам Братства, всегда были точны и своевременны, а предпринимаемые действия неизменно приносили успех Крестоносному Делу.

Если он что-то предлагал Орденскому начальству, то лишь продумав свои действия до мельчайших деталей. Но, несмотря на все его заслуги, надменные главы Капитула опасались вводить молодого рыцаря в свой круг. И фон Тиффен знал, почему.

Их страшила неуемная сила фон Велля, его способность подчинять своей воле, увлекать за собой других. Благодаря его трудам, служба разведки стала самым сильным и сплоченным подразделением Ордена. И окажись он членом Капитула, ничто бы не помешало Руперту заставить прочих глав Братства отдать ему трон Магистра.

Но и это еще не все! Презиравший бездействие и лень, он наверняка бы отстранил от власти старый Капитул и окружил себя молодыми, лично преданными ему людьми. Такая будущность едва ли устраивал нынешнюю верхушку Ордена. Посему она, как могла, препятствовала дальнейшему продвижению Командора по службе.

Фон Тиффен внутренне усмехнулся, подумав о том, как много пользы мог принести орденскому делу этот золотоволосый, сероглазый гигант, окажись он на посту Гроссмейстера.

Из него бы вышел настоящий крестоносный вождь, храбрый, как Ричард Львиное Сердце, но при этом наделенный гибким умом дипломата. Он мог, при необходимости, идти напролом и быть сдержанным, когда того требовали интересы Ордена. И за ним хотели следовать молодые Братья — рыцари и оруженосцы, видевшие в фон Велле своего грядущего вождя.

Бездетный фон Тиффен, испытывавший к Руперту подобие отцовских чувств, невольно залюбовался своим питомцем. Небывалая сила сквозила в каждом его движении, читалась в точеных чертах лица, обрамленного водопадом золотых волос, во взоре орлиных глаз, звучала в голосе, глухом, но грозном, как раскат далекого грома.

— Я весь обратился в слух, брат мой, — с улыбкой произнес старик, и его тусклые глаза на миг сверкнули былым, грозным огнем, — говори, в чем твоя задумка?

Отдернув меховой полог, Дмитрий выглянул из палатки. В глаза ударил яркий свет, а в ноздри — бодрящий морозный воздух декабрьского утра. Разыгравшаяся со вчерашнего вечера метель помешала путникам добраться до ближайшей пограничной крепости, и они решили заночевать под небом, раскинув в лесистой лощине теплые, подбитые мехом шатры. К утру буря улеглась, и на небе ярко светило солнце, золотя лучами искрящийся снег.

«При такой погоде за один переход дойдем до польской границы, — удовлетворенно подумал Дмитрий, — лишь бы к вечеру вновь не разыгралась буря!»

Молодой боярин Дмитрий Бутурлин со своим отрядом провожал до Границы с Польшей посла Короля Яна Альбрехта, князя Жигмонта Корибута, пребывавшего с дипломатической миссией при дворе Великого Московского Князя.

Собираясь начать войну против турок, Король хотел заручиться поддержкой сильного восточного соседа в борьбе с басурманами и направил ко двору Ивана Третьего доверенное лицо с предложением о совместных действиях.

Нельзя сказать, чтобы миссия прошла успешно. Князь московитов принял посла с надлежащей учтивостью, но в помощи Польше отказал, сославшись на необходимость защищать собственные южные рубежи от набегов татар.

Корибут знал истинную причину отказа. Она крылась в южнорусских землях, на которые давно уже положили глаз Великие Московские Князья.

Некогда эти земли, богатые хлебом и медом, были в равной степени желанны как для Московии, так и для Польши, но оставались для них обеих недосягаемыми, поскольку входили в состав Великого Княжества Литовского, изгнавшего отсюда татар.

После заключения Унии между Польшей и Литвой они стали все больше попадать под влияние Ягеллонской династии, а после смерти последнего литовского Князя, не оставившего потомства, и вовсе перешли в собственность Польской Короны.

Местное население, со времен Киевской Руси окрещенное в православие, плохо принимало пришельцев с запада, несущих чужую обрядность и отбиравших у них лучшие земли.

Польские Короли делали все, чтобы окатоличить этот край, даже уравнивали в правах с польской знатью местных князьков, согласившихся принять Римский Канон.

Но большая часть населения, помнившая старые вольности и упорная в своей вере, отказывалась служить Папскому Престолу и новым хозяевам земли. То там, то здесь вспыхивали бунты, охватывающие значительную часть страны, горели господские имения и ненавистные костелы.