Трофим Борисов - Портартурцы

Полковник Ирман вытер платком свой огромный лоб и, блеснув глазами, твердо сказал:

— Порт-Артур представляет собой твердыню, о которую еще будут разбиваться японские полки. Армию генерала Ноги мы обязаны задержать здесь возможно дольше. Хотя суда и затоплены, но они все же наше сокровище. В руках врага они повлекут за собой падение нашего влияния на Дальнем Востоке. Артура не сдавать! Не думать и не толковать об этом.

— Прочтите вашу записку, Александр Викторович, — шепнул Стессель, наклонившись к Фоку.

— Не нужно, — ответил Фок. — Я изложу сущность в своем выступлении.

Полковник Мехмандаров подробно обрисовал положение около третьего форта. Он заявил:

— Опасение, что враг на развалинах форта установит пушки, излишне. Мы ни в коем случае не допустим до этого. Мы направим на японцев огонь со всех наших батарей. Правда, враг может накапливаться во рвах форта. Но скопление японцев для нас не новость. Мы о них знаем, рассеиваем их и отражаем с первых чисел августа… Хотя у нас нет сейчас третьего форта, но держаться нам следует по-прежнему на первой линии, укрепляя Китайскую стену, чаще отводя ее защитников на отдых.

— Каждому из вас по отдельности положение кажется сравнительно сносным, — начал Фок. — Но при общем взгляде дело не так просто. Мы не можем убаюкивать себя рассуждениями какого-нибудь солдата. В этом случае требуется глубокий анализ. Людской материал весьма истощен и физически и по его численности. Надо отметить исключительно боевое настроение наших войск. Стрелки и заикнуться не дают о сдаче. Чуть разговор об этом — стыдят. Положение же врага по отношению к первой линии с каждым днем становится все более выигрышным. Захватить проходы между нашими батареями барону Ноги уже теперь нетрудно. Надо учитывать канун нового года по новому стилю. Усилия с их стороны были исключительные… Предупредить резню — дело первостепенной важности. В моменты, предстоящие ей, следует проявить исключительное спокойствие. Вырвать у врага пальму победителя очень почетная задача для нашего командования.

— О чем он говорит? — спросил Виррен у Ирмана.

Открытое лицо полковника озарилось улыбкой:

— — Лисий хвост мелькнул у нас перед глазами, Роберт Николаевич.

— Да-а-а… Я теперь понимаю Киньчжоу, — протянул адмирал.

Заметив, что его плохо слушают, Фок замолчал.

— Итак, господа, вы высказываетесь почти единогласно… Единогласно за защиту крепости до крайности. Благодарю вас за это. Другого решения я и не мог ожидать от русских офицеров, — сказал Стессель, закрывая совещание.

1

Вечером 16 декабря капитан Мехметинский вызвал охотников из числа ездовых для пополнения убыли в орудийной прислуге. Подковин примкнул к ним.

Четыре уцелевших орудия стояли с поцарапанными колесами. Стальные щиты, подвешенные к ним в Артуре, были погнуты ударами неприятельских снарядов. Крутом ложементов — глубокие воронки… На маленькие красивые пушечки направлялись одиннадцатидюймовые бомбы.

У второго орудия Подковин нашел Прикшайтиса, младшего фейерверкера Остапова и канонира Трифонова.

— К вам пришел помогать.

Больше всех обрадовался Прикшайтис. Он долго тряс Подковину руку.

На третьем форту неприятель вел работу: по краю горжевого рва выкладывали мешками траншею венчания. Росла угроза Китайской стене, Заредутной батарее и Большому Орлиному Гнезду.

18 декабря к батарее поднялись полковник Мехмандаров и подполковник Стольников.

У Мехмандарова борода стала шире, брови нависли. Складки его сурового лица, шедшие от носа к разрезу губ, углубились. В длинной шинели и высокой папахе он казался маленьким и смешным.

Продолговатое лицо Стольникова побледнело и выглядело усталым, но глаза его искрились. Папаха была сдвинута назад. Пытливо осмотрев полевые пушки и капониров, он задумался:

«И это все, чем мы должны защищаться?!»

Орудийная перестрелка к утру почти прекратилась. Около Скалистого кряжа, позади третьего форта, заканчивали окопы. На укреплении № 3 также было спокойно. Прислуга полевых орудий посменно наблюдала за неприятельскими траншеями.

Мехмандаров, Мехметинский и Стольников обсуждали создавшееся положение:

— Ваша батарея, капитан, теперь передовой редут. Японцы усиленно работают под укреплением № 3…— говорил Мехмандаров. — Смотрите, а вот и результат…

Над возвышенностью, лежащей впереди, появилось густое серое облако с темным пятном посредине, и сейчас же раздались один за другим два гулких взрыва. Обрывки облака побежали во все стороны струйками белого дыма. Прислуга орудий припала к амбразурам и глазкам. Облако начало оседать, склоняться в сторону, из рвов заклубились газы.

— Приготовиться к бою, — распорядился капитан, — орудия навести на бруствер.

Прикшайтис подскочил к лафету и начал прицеливаться:

— Подковин! — крикнул он. — Давай готовь снаряд! На удар!

Раздался третий взрыв. Не прошло и минуты, как на батарею посыпались вражеские шрапнельные и ружейные пули. Крупные снаряды падали вокруг пушек десятками, но скорострелки не молчали. Они обстреливали густые колонны японцев, подходивших к месту взрыва.

Подковин еле успевал подавать снаряды.

— Кто у вас стреляет из второго орудия? Я вижу только попадания, — обратился Мехмандаров к капитану.

— Молодой солдат. Сам дошел. А в первые дни там, в Нерчинске, мы на него рукой махнули.

Около третьего орудия упал снаряд. Силою взрыва сбило с ног Мехмандарова и Стольникова. На минуту пушки замолкли.

— Отче наш, иже еши на небеси! — крикнул Прикшайтис. — Подковин, давай снаряд! Труба сто двадцать!..

Оправившись, Мехмандаров увидел, что скорострелки и после удара бомбы не молчат.

— Стрелять до последнего снаряда. Момент весьма ответственный… А этого молодчика представить к награде, — сказал Мехмандаров.

Меткие выстрелы Прикшайтиса и старых испытанных наводчиков Лапэровской батареи привлекли к себе внимание японцев. Впрочем, у них уже не было других целей. Форты пали. Промежуточные батареи были подбиты. К вечеру в действии осталось только второе орудие.

После взрыва третьего укрепления, в ночь на 19 декабря Стессель телеграфировал в Петербург:

«Я приказал ночью отойти на горы за Китайской стеной. Большая часть восточного фронта в руках японцев. На новой позиции долго не продержимся и затем должны будем капитулировать. Великий государь, ты прости нас. Сделали все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво».

2

Ночью наши очистили Китайскую стену, взорвали мортиры на Волчьей и увезли боевые припасы и уцелевшие орудия с Заредутной батареи. Передвижка производилась без шума. Неприятель, по-видимому, не слышал отступления и не ожидал его. Кто-то по глупости зажег блиндажи. Около двух часов ночи зарево осветило наши пустые окопы. Японцы зашевелились, но обстрела не усилили и не бросились в атаку, хотя положение для них было чрезвычайно выгодное.