Трофим Борисов - Портартурцы

Утром 19 декабря стрелки приготовились к отражению штурма на второй линии обороны. Прикшайтис и Подковин, в ожидании распоряжений, сидели рядом в укрытии, плотно прижавшись друг к другу. Было холодно. Руки окоченели. По кромкам ложемента блестел снег. Дальние горы отсвечивали белыми вершинами.

— Вот и мне привелось пострелять из наших пушек, — сказал Подковин. — А японцы близко.

— Так што ш! И четыре месяца тому назад почти так же было. Короткий шаг он делает, слишком короткий, — сказал Прикшайтис.

— Японцы под Большим Орлиным Гнездом. Бейте по первым появляющимся группам неприятеля, — распорядился Мехметинский, наклонив свою забинтованную голову под укрытие.

Началась атака.

Наши шрапнели разрывались удачно. Но японцы то и дело появлялись на гребнях возвышенностей. На северных склонах открыто стояли штурмующие отряды.

Наш ружейный и пулеметный огонь слабел с каждым часом. Вдруг на вершине Большого Орлиного Гнезда взвился столб дыма. Там от неприятельского снаряда взорвались ручные бомбочки. Защитники второй линии обороны содрогнулись. Остатки гарнизона Гнезда — около пяти человек — спускались с горы, неся на руках раненых товарищей.

— Теперь крепись. Вот-вот ударит из пулеметов во фланг, — сказал Остапов.

3

Солнце клонилось к западу. Генерал Фок распорядился очистить Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет, батарею лит. Б, а также связывающие их окопы, Но генерал Горбатовский приостановил отступление.

— Они хотят, чтобы неприятель ворвался в город сегодня, — сказал он подполковнику Лебединскому.

Около шести часов вечера стрельба прекратилась.

— В чем дело? — воскликнул Горбатовский. — Это что-то неспроста. Зорко следить за врагом! В случае чего, не сдавать и держаться до моего прибытия в передовые окопы. Я буду в штабе.

Так распорядился Горбатовский на предстоящую ночь. Но прибыл конный охотник и передал ему записку Фока следующего содержания:

«Предписываю вашему превосходительству немедленно отдать распоряжение об очищении батареи лит. Б. Не заставьте меня принять побудительные меры. Равно держать во что бы то ни стало Курганную батарею, Лапэровскую, Владимировскую, Митрофановскую и Безымянную».

— Начало конца, — с грустью сказал Горбатовский. — Добился своего.

Через час было получено извещение о том, что японцы согласились на переговоры и прекратили огонь.

— Теперь все кончено и все понятно, — сказал Горбатовский и заплакал.

4

Хотя канонада 19 декабря прекратилась сразу и неожиданно, в окопах никто не знал истинных причин этого. Солдаты не успокоились, а, наоборот, еще больше насторожились. Еще месяц назад каждое затишье казалось защитникам хорошим признаком. «Наверное, Куропаткин у горы Самсон», — шепотом передавали они друг другу. Но после ноябрьских штурмов, и особенно после сдачи Фоком второго форта, вера в выручку у гарнизона потухла. Артиллеристы, пехотинцы и матросы с часу на час ждали решительного боя.

Егоров, выписавшись из госпиталя, попал в окопы на Казачьем плацу. Сегодня он готовился к вылазке в японские траншеи. Вчера тоже была вылазка, и очень удачная. Охотникам удалось разогнать какой-то неприятельский, по-видимому, разведочный отряд, состоящий из офицеров. Пристрелили только одного, но в блиндаже траншеи нашли бинокль и карту. На пороге укрытия Егоров поднял небольшую записную книжку в кожаном переплете, очевидно, оброненную кем-то при поспешном бегстве.

Все найденное в карманах у офицера, его шашку и фуражку, а также бинокль и карту Егоров отправил в штаб, но книжечку оставил у себя. Ему захотелось рассмотреть ее внимательно, так как на некоторых листочках были чертежи.

Утром по плацу, со стороны моря к горам, полз туман. Пушечные выстрелы звучали отчетливо и казались совсем близкими. Они были редкими, и их легко можно было пересчитать.

Егорова вызвали в блиндаж к офицеру:

— На вылазку готовься. Как ты думаешь, братец, почему он сегодня слабо стреляет? У него сегодня Новый год… А в штабе предполагали, что будет большой решительный штурм.

— Он осторожен и хитер. Дескать, русские ждут штурма и приготовились… Вот штурма и не было.

— Передай охотникам: получена телеграмма о том, что Балтийская эскадра в ста верстах от Артура.

— Не стоит, ваше высокоблагородие. Не поверят. Только напрасно людей злить. Ведь и так каждая рота хорошо защищает свои окопы. Сердце щемит от пустых разговоров, и после них руки опускаются.

Штабс-капитан покосился на Егорова.

Спустившись в блиндаж, Егоров весело крикнул:

— У японцев Новый год сегодня… Жаль, не знали. Надо бы их вчера получше поздравить.

— Кажется, Стессель это за тебя сделал. Пока ты разговаривал с командиром, к японцам от нас, с белым флагом поехали.

— Для уборки раненых! — крикнуло несколько голосов.

— По-моему, наши генералы микаде подарочек хотят сделать.

— Ни в жисть не сдадутся! Что вы, с ума сошли! — воскликнул Егоров. Ему стало больно. Жуткое предположение словно обожгло его. — Как! Все усилия пропадут?! Нет, этого не может быть! Лучше умереть!

— Мы-то как были, так и есть, а у некоторых командиров слабит.

Пальба не прекращалась.

— Вот увидите, что о раненых да об убитых под укреплением № 3 будет разговор, — успокаивал Егоров товарищей.

— Дай-то боже, — вздыхали солдаты.

5

На крепость спустилась тишина. Борьба кончилась. Все усилия оказались бессмысленными. Солдаты не могли избавиться от переполнившей их досады и горечи. Взглянут на опрокинутые орудия и повозки — горькая обида тут как тут. Взглянут на вороных лошадей — обида еще сильнее. Но когда они увидели затопленные броненосцы и крейсера, многих охватила злоба. Они сжимали кулаки, с уст срывались проклятия.

В обед было приказано получить полную смену белья, обмундирования, сапоги. Канониры оделись во все чистое и новенькое, а вшивые рубахи, штаны, мундиры и шинели сожгли.

К собравшимся в кучку артиллеристам подошел поручик Михайлов:

— Старшие офицеры вследствие ран не могут прийти сюда, — сказал поручик солдатам, — но они шлют вам привет… Ничего не поделаешь. Нам предстоит пережить новое испытание — плен. Надеюсь, что вы покажете себя истинными сынами своей великой родины и будете в неволе благопристойны, не нарушая присяги. Нас завтра к вечеру разлучат с вами. Желаю вам здоровыми вернуться на родину.

— Покорно благодарим, ваше благородие! — крикнули артиллеристы.

Михайлов пошел было, но вернулся:

— Где Подковин?

— Он здесь, ваше благородие. Подковин, сюда!

— Я совсем забыл, вот тебе записка от сестры милосердия. Она очень хотела бы увидеть тебя. Так ты, братец, сходи непременно. Сейчас же иди. Я перед ней виноват, давно бы надо сказать тебе.