Трофим Борисов - Портартурцы

Орловец и санитар поставили носилки на землю.

С ясного неба светило полуденное солнце. Взрывы на фортах утихали, противник делал передышку. По дороге вниз тянулись раненые.

— Чего же мы ждем? — спросила Варя.

— Тут вот нужно побыстрее, сестрица, перебегать, и сразу же после взрывов, пока заряжают.

Сразу стало тихо. Ни свиста пуль, ни гула снарядов. Своим напряженным слухом Варя уловила стук далеко едущей двуколки.

— Пора двигаться, — обратилась она к орловцу. — Идите вперед.

Рой пулеметных пуль пронесся впереди у конца опасного пути.

— Улетели пчелки, — проговорил санитар. — Поторапливайся, не жди новых.

Варя торопливо шла и думала: «Вот он едет и не узнает. Лошадь испугалась снарядов и бросилась в ее сторону. Смяла. Тихон соскочил с двуколки, наклонился и узнал… Ей больно, но она улыбается…»

Через дорогу пролетело несколько пуль.

— Братцы! Подождите! — закричала Варя, хватаясь за правый бок и приседая на землю. — Подождите, — уже стонала она, упав на колени.

Орловец и санитар поспешно уносили раненого. Свист пуль подстегивал их. Из-за поворота, гремя, показалась двуколка. Орловец радостно закричал:

— Подковин! К тебе замлячка приехала! Сюда, скорее!

Двуколка поравнялась с носилками:

— Что ты кричишь?

— Да разве не узнаешь? Вот она. — Оглянувшись, орловец побледнел. Руки его затряслись. Вари сзади их не было.

— Смотри! Смотри! Беги! Да останови лошадь здесь! — волновался орловец, увидев сестру милосердия, корчившуюся на самом опасном месте. Несколько секунд он переминался с ноги на ногу, потом крикнул санитару, который вместе с ним нес раненого: — Станови носилки! Бежим!

Орловец первый подбежал к Варе и, подхватив ее за плечи, поволок вдоль дороги. К нему присоединился санитар. Подковин минуту ничего не понимал. Стон раненой точно кнутом стегнул его и он бросился вперед, оставив лошадь на дороге.

— Поддерживай под спину, — шепнул, задыхаясь, орловец. — Кажись, в правый бок угодило.

Подковин обхватил Варю за плечи. Орловец, выпрямившись, приподнял голову девушки.

— Варя, голубушка! — прошептал Тихон. У него подогнулись колени.

— Ты что? Не задерживай! — крикнул санитар, увидев, что тело Вари стало клониться к земле.

Две крупные слезы скатились из глаз Подковина. Но бодрость вернулась к нему. Руки раненой зашевелились.

— Варя! Схватывай меня за шею. Братцы, обождите… вот так…

Варя открыла глаза. В них на секунду мелькнула радость, но сейчас же по лицу разлилось страдание. Подковин увидел, что губы девушки шевелятся. Он наклонился к ней и услышал:

— Это ты?

— Не волнуйся… Сейчас сделаем перевязку.

Орловец вскочил на двуколку:

— Я до первого зигзага! — крикнул он и во всю прыть погнал лошадь в сторону батареи.

Пуля прошла правее позвоночника между ребер и, по-видимому, застряла в печени. Варя потеряла сознание.

Орловец вернулся быстро.

— Старший офицер разрешил тебе увезти Федулина и сестру в госпиталь на двуколке, — обратился орловец к Подковину.

Орловец помог уложить на двуколку Федулина и сестру. Подковин сел к передку. Голову Вари положили к нему на колени.

— Езжайте, — сказал с грустью орловец. — А я побегу. Медлить нельзя. Того и гляди под темноту полезет.

Только теперь, держа в руках голову Вари и ощущая ее теплоту, Подковин понял, что это действительность, а не сон. Девушка стонала. Бледные щеки ее несколько впали. Отчетливо обрисовывалась ямка на приподнятом подбородке. Такой ямки, Тихон помнит, у Вари раньше не было. Слегка матовые веки закрытых глаз и черные брови оттеняли неестественную белизну лба. Губы были плотно сжаты.

«Вот при каких обстоятельствах пришлось встретиться, — думал Подковин. — Какой поступок! Чем его можно окупить?» Тихона вдруг поразила мысль, что на его руках не только добрая, красивая и милая девушка, но и героиня.

Подъехав к месту стоянки батарейного обоза и канцелярии, Подковин убежал в помещение и принес две фляги горячего чаю, два матраца, набитых морской травой, и подушку.

Федулин лежал на носилках с открытыми глазами и стиснутыми зубами; грудь его высоко вздымалась. Он жадно выпил фляжку чаю.

Когда Варю перемещали на мягкую подстилку, она очнулась. Отпив несколько глотков из поданной Подковиным фляги, она приподняла веки:

— Тихон, это ты? — Варя взяла Подковина за голову. Он поцеловал ее в щеку.

— Надо ехать, — сказал санитар.

На двуколке трясло. Варе стало хуже, но она не спускала глаз с Подковина, который согревал ее руки в своих.

Ехали вдоль бухты. На темнеющем небе резко выделялся Ляотешань. Вправо от острых пик выплывал серебряный серп молодой луны. В мягком полумраке лицо Вари показалось Тихону безгранично ласковым. Он вдруг явственно услышал биение своего сердца. Наклонившись, Подковин сунул одну руку под плечо девушки и приподнял ее, чтобы поправить сбившийся от тряски матрац. Дыхание девушки коснулось щеки Тихона, и он склонился еще ниже.

Из мортиры Золотой горы взлетел кверху сноп огня и через мгновение превратился в огромный белый столб дыма, от верхушки которого, колеблясь, отделилось широкое кольцо. Варя вздрогнула от выстрела.

«Начали пускать через час по ложке», — подумал Подковин. Руки Вари все еще вздрагивали.

— Тебе не холодно? — спросил Подковин девушку.

— Да. Но мы скоро приедем. Дай мне пощупать твое ухо. Оно, кажется, холодное-прехолодное…

Печально улыбнувшись, Подковин наклонился к Варе. Теплая рука коснулась его щеки, и он услышал:

— Вот и увиделись снова.

— Варя, голубушка, — прошептал Подковин. — Поправляйся скорее…

Золотая гора послала еще два снаряда. Вдали отозвались дальнобойные, но мелкокалиберные орудия. В сопки покатилось эхо орудийных залпов.

Наконец-то добрались до госпиталя. Варю понесли в палату, но Тихон не уходил. Он стоял на крыльце госпиталя, из глаз его катились слезы.

— Не волнуйтесь, — сказал ему доктор. — Рана, правда, серьезная. Завтра можно будет сказать что-нибудь определенное.

Вернувшись в батарею, Подковин долго не мог заснуть. Он силился осмыслить случившееся. Но в его ушах все время звучали слова доктора: «Завтра… сказать что-нибудь определенное… завтра… что-нибудь определенное»…

1

Капитан Резанов поправлялся очень быстро. Швы срослись, силы восстанавливались. Но с того дня, как он сел на кровать и оказалось, что ему «нечего спустить на пол», с той минуты, как впервые понял все безобразие своих култышек, его охватил ужас. В голове у него на мгновение помутилось. Он порывистым движением приподнял туловище на руках, качнулся вперед, как делал это тысячу раз раньше, и грохнулся на пол. Его немедленно уложили на койку, дали брому…