Игорь Саврасов - Мальтийское эхо

— Почему к счастью?

— Я бы сейчас мучилась от раздвоения… Как Гомпеш, — рассмеялась она.

Андрей заметил, что в глазах её не сверкали обычные огонечки, в них отображались стальной цвет невской воды и петербургского неба.

Такси двигалось по Невскому проспекту.

— Остановитесь у «Севера», пожалуйста, — попросила шофера Вера Яновна. — Я хочу купить пирожное «Белые ночи», — это уже Андрею.

— У тебя куча восточных сладостей! — удивился мужчина.

— Это я оставлю тебе. Ты же любишь восточных женщин с матовой или глянцевой мраморной кожей?!

«Вот это да!» — подумал Андрей Петрович — «Ведь вроде спала…»

Они уже ехали по Смольной набережной. Темнело. Серо-оранжевые тучи все сгущались, чернели, предвещая грозу.

Друзья поднялись в квартиру Веры на семнадцатом этаже. Пока они ехали в лифте переглядывались как старшеклассники.

— Покажи, что обещала, — с порога заявил мужчина.

— Что я обещала? — смутилась женщина.

— Смольный монастырь.

— Ох, Господи! Я уже подумала… Вот, иди сюда.

Они подошли к окну. Небо совершенно почернело, вдали уже сверкали молнии. Через миг небо с землей соединилось завесой ливня. Нити струй в этой завесе выделяли десяток оттенков серого. Лучи прожекторов мягко и выразительно «обнимали» монастырь. Купола башен четырех церквей по углам архитектурного ансамбля были на уровне глаз Веры и Андрея.

Верочка горячим взволнованным шепотом прочла:

— Что это? Твои стихи? — спросил мужчина.

— Да, сейчас на ум пришли. Подражание Вознесенскому. А посвящаю тебе!

И в этот момент оба широко открытыми глазами удивленно стали наблюдать, как над куполами центрального Собора проклюнулось и быстро разрослось большое, чистое и светлое пятно! А вокруг гроза!

Мужчина и женщина в одном порыве сцепили пальцы рук друг друга.

— Удивительно! И здесь чудеса. Хороший знак! — Андрей вспомнил светлое пятно в катакомбах.

— Повенчаны! — еле слышно выдавила из себя Верочка.

— Что? Я не расслышал.

— Так.

— А почему у тебя не стеклопакеты? И в усадьбе тоже. Правда, в дорогих красивых рамах из красного дерева.

— А ты догадайся! — задорно ответила молодая женщина.

— Нравятся такие…

— А чем особенно? В какое время года?

— Да, точно — Андрей Петрович хлопнул себя по лбу — «рисует узоры мороз на оконном стекле…»

— Молодец! Ты посиди здесь, в гостиной, посмотри альбомы фотографий, а я пойду в кухню, приготовлю что-нибудь «на скорую руку». Позову.

Андрей сел в кресло в углу комнаты, включил торшер, огляделся. Во всю стену и до потолка книжный шкаф, два плетеных кресла, четыре стула и стол, тоже плетеные. Стол большой, круглый, по центру комнаты. Над ним — зеленый старинный абажур. По стенам развешаны картины. Похоже, что натуральные копии известных полотен в солидных рамах. Виды Праги и Вены. Известные виды, но стиль конца девятнадцатого века: длинные платья, котелки и шляпки, кареты вперемешку с первыми автомобилями.

Вот золотая улочка. Конечно, ведь Прага — европейская столица алхимии, замешанной на мистике. Кажется, что из этой вот двери выйдет сейчас Кафка. А этот мужчина явно фрондер. Он ждет писателя. Хочет высказать ему. Староместская площать, Карлов мост. А здесь общий вид города в темно-коричневых тонах. От множества шпилей готических соборов ощущение, будто колючие шипы на спине Левиафана торчат из морской пучины и упираются в лимонно-горчичное небо. Вена изображена другой. Праздник, венский блеск в имперском величии. От дам и кавалеров веет куртуазностью.

Художественная литература в шкафу стояла аккуратными рядами, а вот тома специальной литературы, папки и тетради, в бóльшем количестве, чем художественная, были в том творческом беспорядке, который свидетельствовал, что хозяйка постоянно с ними работает. На полке торшера, под ним, на подоконнике лежали стопки газет и журналов: «Москва», «Нева», «Культура», «Литературка».

Он принялся листать фотоальбомы. Два малоформатных современных содержали фото с друзьями, коллегами, впечатления о праздниках, важных событиях, поездках. Эти альбомы Андрей отложил в сторону, лишь бегло заглянув в них. А третий, старый и тяжелый, в кожаном затрепанном переплете он листал неспешно. Это личный. Только Верочка и родные. Вот Вера еще ребенок, вот лет шесть с куклой и косичками. В косичках большие банты. Глаза девочки широко открыты. Добрая, доверчивая улыбка. А здесь она школьница, класс пятый или шестой. Тут десятый класс. Гордый взгляд красавицы, знающей себе цену. На этой фотографии Вере уже лет двадцать, взгляд подстреленной птицы, зовущей на помощь. К этой страничке альбома двумя скрепками прикреплены два десятка листочков. Стихи. Написанные от руки. Видимо, Верочкины. Без разрешения прочесть неудобно.

Мужчина подошел к двери кухни, хозяйки не было. Он окрикнул ее. Ответ прозвучал из другой комнаты, наверное, спальни.

— Сюда пока нельзя! Я перед отъездом не успела прибраться.

— Думается мне, ты не любишь делать уборку? — спросил Андрей Петрович ехидно, заранее зная ответ.

— Ненавижу! Квартира небольшая, двухкомнатная, но на качественную уборку ни сил, ни времени не остается. Иногда приезжает Иришка и до одури трет что-то в ванной и на кухне. И ворчит. Любит идеальную чистоту!

— Там в альбоме стихи… — начал, было, мужчина.

— Их читать нельзя! — тревожно воскликнула женщина. — Это черновики… Черновой полосы моей жизни.

Андрей вернулся в кресло.

«Да», — подумал он — «запечатленное время, застывающие моменты жизни. Фотографии, особенно давнишние, обладают какой-то притягательной задушевностью. Даже чужие, даже незнакомых людей. Они «воронкой» засасывают в другую жизнь, иную, былую. И эта жизнь непостижимым образом становится близкой тебе. И эти люди делаются ближе. Лечебное воздействие сопричастности, психотерапия от равнодушия».

Андрей Петрович еще раз с нежностью посмотрел на фото Верочки с косичками, улыбнулся и закрыл альбом.

— Давай поужинаем в кухне, — крикнула Вера, — одиннадцать вечера. Ужин должен быть легким, но не кратким.

Когда гость появился на пороге кухни без туфель, в носках, она всплеснула руками, воскликнув:

— Господи, дура же я. В душ, потом переоденешься вот в это, — она взяла в руки пакет. — Привет из Византии.

Через двадцать минут Андрей предстал перед Верочкой в тонком, длинном шелковом халате, фиолетовом с ярко-желтыми звездами, окаймляющими ворот, рукава и подол. И в турецких домашних туфлях с загнутыми вверх носками.

— Отлично! Тебе нравится? — спросила женщина.