Карен Мейтленд - Убить сову

Та повитуха была доброй женщиной. Она сказала моему мужу, что ребёнок родился слишком рано, но я носила его дольше, чем других, и следующий, она уверена, родится живым. Но следующего раза не случилось. В ту же ночь муж взял к себе в постель мою служанку, и больше уже ко мне не приходил. Месяцами я держала пустую кроватку рядом с собой, но даже когда качала ее, в глубине души понимала, что она так и останется пустой навсегда. До сих пор я просыпаюсь от плача ребёнка и скрипа качающейся колыбели. Пега ворчала, чтобы я шла спать, это ветер воет в стропилах дома или мыши в соломе пищат. Но иногда по ночам мне снится, что я слышу не ветер, это мой ребёнок царапает тоненькими пальцами в закрытые ставни, пытаясь ко мне вернуться.

Я почувствовала, что кто-то приближается, и перекатилась на живот. Через луг танцующей походкой шла девочка с гривой спутанных рыжих волос. Я уже видела её — Гудрун, немая ведьма. Я пригнулась ниже, прячась в траве. Но она блуждала в собственном мире — дула на шары одуванчиков, смотрела на пушистые облака, плывущие над головой. Она протягивала руку за охапкой цветов и дула на них, отправляя пушинки в синее небо.

Жаркое солнце уже начинало опускаться за мягкие контуры холмов. Девочка повернулась лицом к нему. Она стащила через голову рубашку, и та упала на землю. Потом, обнажённая, стала танцевать. Она медленно двигалась по кругу с раскинутыми руками, обращёнными к солнцу, как ребёнок, тянущийся к матери. Она вертелась всё быстрее, горящие рыжие волосы развевались, руки раскидывались шире, спина выгибалась. Под белой кожей заметно двигались рёбра. Потом, бросив кружиться, она подпрыгивая побежала по лугу, смахивая лепестки алых маков, падающие головокружительными спиралями в золотистую траву. Бабочка присела отдохнуть на её протянутую руку, на кончики пальцев, слегка покачиваясь вместе с маками, как будто под лёгким ветром. Еще одна бабочка спустилась на её плечо, другие — на спину, на кончик клубничного соска, на плечи, ягодицы, бёдра, и множество — на рыжие волосы. Голое тело покрывали нежные красные и лиловые крылья, кожа вздрагивала в такт их взмахам. Девочка осторожно опустилась на колени перед заходящим солнцем. Поднятую голову окружало пламя рыжих волос. Она медленно вытянула вверх покрытые бабочками руки, как будто приносила свету древнюю клятву.

Меня внезапно охватил ужас. Я чувствовала вину и стыд, как будто подсматривала за парой, совершающей запретные и противоестественные действия. Как будто, глядя на них, я грешила сама. Не думая о том, что могу испугать девочку, я поднялась на ноги и бросилась прочь от этих бабочек и алых маков. Я со всех ног бежала с нагретого солнцем луга и не оглядывалась назад.

Я увидела пробегающую мимо серую леди. Она не заметила меня, неслась по дороге в сторону дома женщин, как будто бы за ней гналась Чёрная Ану. Глаза у неё были странные, тёмные, но сверкающие, словно из них исходил яркий лунный свет. Думаю, это Гудрун её заколдовала. Я видела, как Гудрун плясала на лугу, как развевались её волосы. Она была совсем голая. Уильям и другие мальчишки летом купаются голыми в реке. Но я никогда не видела, чтобы девочка раздевалась на улице.

Может, это ведьмы так колдуют. Летиция говорит, когда ведьма встряхивает волосами, она вызывает большой шторм в море. Мой отец знал про шторма. Он часто их видел, когда работал на солеварне, за болотами. Он говорил, волны становятся серыми, потом бурыми, потом встают на дыбы, как змеи, выше человеческого роста, и обрушиваются на берег. Он говорил, нужно считать волны. Первые восемь будут невысокими и не причинят вреда, но девятая схватит тебя и утащит так далеко в море, что даже тела никогда не найдут.

Ворота бегинажа открылись, выбежали три женщины — великанша Пега, толстуха, от которой пахнет мёдом, и ещё тощая страшила, которая никогда не улыбается. Они пронеслись мимо меня на дорогу, где стояла Беатрис, тяжело дыша и держась за бок.

— Беатрис, мы так волновались, — воскликнула толстуха. — Мы думали, ты вернулась час назад, но ты не пришла к вечерне. Хозяйка Марта сказала, что тебе стало нехорошо, и я решила, ты свалилась где-нибудь по дороге. Они не должны были тебя оставлять. С тобой всё хорошо?

Она приложила руку ко лбу Беатрис, как делает Ма, если думает, что я заболела.

Беатрис отстранилась.

— Я устала и присела отдохнуть. Должно быть, я задремала.

Высокая и тощая нахмурилась.

— Ты думаешь, что задремала? — резко спросила она. — Я всегда знаю, спала я или нет.

Пега обняла Беатрис и повела к дому, двое других пошли следом. Ворота за ними с грохотом захлопнулись, и тут над высоким забором мелькнуло что-то призрачно-бледное. Я подпрыгнула от испуга, но это оказалась всего лишь амбарная сова, летящая охотиться.

Уже поздно. Солнце опустилось за вершины холмов, лес почернел, сильный порыв ветра заставил меня отвернуться. Со стороны болот к холмам по чёрному небу неслись тяжёлые тучи. Ма наверняка уже меня ищет. Я подобрала тяжёлое ведро с собачьими какашками и попыталась бежать по дороге к деревне, но ведро било меня по ногам. Попробовала, не останавливаясь, сменить руку, но споткнулась и упала, растянувшись на острых камнях. Колени обожгла боль. Они казались мокрыми, но в темноте не разобрать, текла ли кровь.

Я попыталась встать и увидела красный свет впереди, на дороге. Это было пламя факела, оно быстро двигалось в мою сторону. Я отползла на обочину и спряталась в пересохшей канаве. Мне не хотелось вступать в канаву босыми ногами — на дне могли прятаться змеи или куницы, но сейчас я больше боялась того, что приближалось по дороге. Я прижалась к краю канавы и смотрела, затаив дыхание. По дороге беззвучно двигались четыре смутных фигуры с огромными, как у святой Вальпургии, головами и без ног.

Может, это духи, злые духи, изгнанные из нашего дома, голодные, охотящиеся за добычей. Сердце стучало так громко, что я боялась, как бы они его не услышали. А вдруг они меня почуют? Уильям говорил, Чёрная Ану не может увидеть маленьких девочек, а унюхать может.

Я едва дышала, а эти создания всё приближались, пока не оказались прямо передо мной. Пляшущее на ветру пламя факелов освещало их тела, и я увидела, что на месте лиц у них огромные клювы и перья. Я зажала руками рот, чтобы не закричать. Они сошли с дороги, легко и быстро двинулись по траве, и я поняла, кто они такие. Это Мастера Совы.

Я выкарабкалась наружу. Камни и грязь царапали ободранные колени, но я не вскрикнула. Пригнувшись пониже, я добежала до поворота и спряталась за кустами. Далеко впереди раскачивался факел, алое пламя стелилось за ним. Потом он остановился. Факел покачался из стороны в сторону, как будто зажигая три других. Четыре факела разделились и двинулись дальше. Мастера Совы шли через поле, где сушилось зерно в снопах. Это единственное поле, где урожай уже собрали, и оно принадлежало дому женщин.