Александр Дюма - Три мушкетера. Роман

- Клянусь вам, сударь, - произнесла молодая женщина, - вы ужасно утомляете меня этими расспросами.

- Но вы, сударыня, вы, такая осторожная… если б у вас при аресте нашли такой платок, - вас бы это разве не скомпрометировало?

- Почему? Разве инициалы не мои? «К. Б.» - Констанция Бонасье.

- Или Камила де Буа-Траси.

- Молчите, сударь! Молчите! Если опасность, которой я подвергаюсь, не может остановить вас, то подумайте об опасностях, угрожающих вам.

- Мне?

- Да, вам. За знакомство со мной вы можете заплатить тюрьмой, заплатить жизнью.

- Тогда я больше не отойду от вас!

- Сударь… - проговорила молодая женщина, с мольбой ломая руки, - сударь, я взываю к чести военного, к благородству дворянина - уйдите! Слышите: бьёт полночь, меня ждут в этот час.

- Сударыня, - сказал д'Артаньян с поклоном, - я не смею отказать, когда меня так просят. Успокойтесь, я ухожу.

- Вы не пойдёте за мной, не станете выслеживать меня?

- Я немедленно вернусь к себе домой.

- Ах, я знала, что вы честный юноша! - воскликнула г-жа Бонасье, протягивая ему одну руку, а другой берясь за молоток у небольшой двери, проделанной в каменной стене.

Д'Артаньян схватил протянутую ему руку и страстно припал к ней губами.

- Лучше бы я никогда не встречал вас! - воскликнул он с той грубостью, которую женщины нередко предпочитают изысканной любезности, ибо она позволяет заглянуть в глубину мыслей и доказывает, что чувство берёт верх над рассудком.

- Нет… - проговорила г-жа Бонасье почти ласково, пожимая руку д'Артаньяну, который всё ещё не отпускал её руки, - нет, я не могу сказать этого: то, что не удалось сегодня, возможно, удастся в будущем. Кто знает, если я когда-нибудь буду свободна, не удовлетворю ли я тогда ваше любопытство…

- А любовь моя - может ли и она питаться такой надеждой? - в порыве восторга воскликнул юноша.

- О, тут я не хочу себя связывать! Это будет зависеть от тех чувств, которые вы сумеете мне внушить.

- Значит, пока что, сударыня…

- Пока что, сударь, я испытываю только благодарность.

- Вы чересчур милы, - с грустью проговорил д'Артаньян, - и злоупотребляете моей любовью.

- Нет, я только пользуюсь вашим благородством, сударь. Но поверьте, есть люди, умеющие не забывать своих обещаний.

- О, вы делаете меня счастливейшим из смертных! Не забывайте этого вечера, не забывайте этого обещания!

- Будьте спокойны. Когда придёт время, я вспомню всё. А сейчас уходите ради всего святого, уходите! Меня ждали ровно в двенадцать, и я уже запаздываю.

- На пять минут.

- При известных обстоятельствах пять минут - это пять столетий.

- Когда любишь.

- А кто вам сказал, что дело идёт не о влюблённом?

- Вас ждёт мужчина! - вскрикнул д'Артаньян. - Мужчина!

- Ну вот, наш спор начинается сначала, - произнесла г-жа Бонасье с лёгкой улыбкой, в которой сквозил оттенок нетерпения.

- Нет-нет! Я ухожу, ухожу. Я верю вам, я хочу, чтобы вы поверили в мою преданность, даже если эта преданность и граничит с глупостью. Прощайте, сударыня, прощайте!

И, словно не чувствуя себя в силах отпустить её руку иначе, как оторвавшись от неё, он неожиданно бросился прочь. Г-жа Бонасье между тем, взяв в руки молоток, постучала в дверь точно так же, как прежде в окно: три медленных удара через равные промежутки. Добежав до угла, д'Артаньян оглянулся. Дверь успела раскрыться и захлопнуться. Хорошенькой жены галантерейщика уже не было видно.

Д'Артаньян продолжал свой путь. Он дал слово не подсматривать за г-жой Бонасье, и, даже если б жизнь его зависела от того, куда именно она шла, или от того, кто будет её провожать, он всё равно пошёл бы к себе домой, раз дал слово, что сделает это. Не прошло и пяти минут, как он уже был на улице Могильщиков.

«Бедный Атос! - думал он. - Он не поймёт, что всё это значит. Он уснул, должно быть, ожидая меня, или же отправился домой, а там узнал, что у него была женщина. Женщина у Атоса! Впрочем, была ведь женщина у Арамиса. Всё это очень странно, и мне очень хотелось бы знать, чем всё это кончится».

- Плохо, сударь, плохо! - послышался голос, в котором д'Артаньян узнал голос Планше.

Дело в том, что, разговаривая с самим собою вслух, как это случается с людьми, чем-либо сильно озабоченными, он незаметно для самого себя очутился в подъезде своего дома, в глубине которого поднималась лестница, ведущая в его квартиру.

- Как - плохо? Что ты хочешь этим сказать, дурак? - спросил д'Артаньян. - Что здесь произошло?

- Всякие несчастья.

- Какие?

- Во-первых, арестовали господина Атоса.

- Арестовали? Атос арестован? За что?

- Его застали у вас. Его приняли за вас.

- Кто же его арестовал?

- Стражники. Их позвали на помощь те люди в чёрном, которых вы прогнали.

- Но почему он не назвался, не объяснил, что не имеет никакого отношения к этому делу?

- Он бы ни за что этого не сделал, сударь. Вместо этого он подошёл поближе ко мне и шепнул: «Сейчас необходимо быть свободным твоему господину, а не мне. Ему известно всё, а мне ничего. Пусть думают, что он под арестом, и это даст ему время действовать. Дня через три я скажу им, кто я, и им придётся меня выпустить».

- Браво, Атос! Благородная душа! - прошептал д'Артаньян. - Узнаю его в этом поступке. Что же сделали стражники?

- Четверо из них увели его, не знаю куда - в Бастилию или в Фор-Левек. Двое остались с людьми в чёрном, которые всё перерыли и унесли все бумаги. Двое других в это время стояли в карауле у дверей. Затем, кончив своё дело, они все ушли, опустошив дом и оставив двери раскрытыми.

- А Портос и Арамис?

- Я не застал их, и они не приходили.

- Но они могут прийти с минуты на минуту. Ведь ты попросил передать им, что я их жду?

- Да, сударь.

- Хорошо. Тогда оставайся на месте. Если они придут, расскажи им о том, что произошло. Пусть они ожидают меня в кабачке «Сосновая Шишка». Здесь оставаться для них небезопасно. Возможно, что за домом следят. Я бегу к господину де Тревилю, чтобы поставить его в известность, и приду к ним в кабачок.

- Слушаюсь, сударь, - сказал Планше.

- Но ты побудешь здесь? Не струсишь? - спросил д'Артаньян, возвращаясь назад и стараясь ободрить своего слугу.

- Будьте спокойны, сударь, - ответил Планше. - Вы ещё не знаете меня. Я умею быть храбрым, когда постараюсь, поверьте мне. Вся штука в том, чтобы постараться. Кроме того, я из Пикардии.

- Итак, решено, - сказал д'Артаньян. - Ты скорее дашь убить себя, чем покинешь свой пост?

- Да, сударь. Нет такой вещи, которой бы я не сделал, чтобы доказать моему господину, как я ему предан.

«Великолепно! - подумал д'Артаньян. - По-видимому, средство, которое я применил к этому парню, удачно. Придётся пользоваться им при случае».