Александр Дюма - Три мушкетера. Роман

«Если вы непременно требуете…»

«Да, требую».

«В таком случае, пойдёмте… Сударыни, - обратился он к дамам, - не беспокойтесь: я только убью этого господина, вернусь и спою вам последний куплет».

Мы вышли. Я привёл его на улицу Пайен, на то самое место, где ровно год назад, в этот самый час, он сказал мне любезные слова, о которых я говорил вам. Была прекрасная лунная ночь. Мы обнажили шпаги, и при первом же выпаде я убил его на месте…

- Чёрт возьми! - произнёс д'Артаньян.

- Так как дамы не дождались возвращения своего певца, - продолжал Арамис, - и так как он был найден на улице Пайен проткнутый ударом шпаги, все поняли, что это дело моих рук, и происшествие наделало много шуму. Вследствие этого я вынужден был на некоторое время отказаться от сутаны. Атос, с которым я познакомился в ту пору, и Портос, научивший меня, в дополнение к урокам фехтования, кое-каким славным приёмам, уговорили меня обратиться с просьбой о мушкетёрском плаще. Король очень любил моего отца, убитого при осаде Арраса, и мне был пожалован этот плащ… Вы сами понимаете, что сейчас для меня наступило время вернуться в лоно церкви.

- А почему именно сейчас, а не раньше и не позже? Что произошло с вами и что внушает вам такие недобрые мысли?

- Эта рана, милый д'Артаньян, явилась для меня предостережением свыше.

- Эта рана? Что за вздор! Она почти зажила, и я убеждён, что сейчас вы больше страдаете не от этой раны.

- От какой же? - спросил, краснея, Арамис.

- У вас сердечная рана, Арамис, более мучительная, более кровавая рана, которую нанесла женщина.

Взгляд Арамиса невольно заблистал.

- Полноте, - сказал он, скрывая волнение под маской небрежности, - стоит ли говорить об этих вещах! Чтобы я стал страдать от любовных огорчений? Vanitas vanitatum! [28] Суета сует! (лат.) Что же я, по-вашему, сошёл с ума? И из-за кого же? Из-за какой-нибудь гризетки или горничной, за которой я волочился, когда был в гарнизоне… Какая гадость!

- Простите, милый Арамис, но мне казалось, что вы метили выше.

- Выше! А кто я такой, чтобы иметь подобное честолюбие? Бедный мушкетёр, нищий и незаметный, человек, который ненавидит зависимость и чувствует себя в свете не на своём месте!

- Арамис, Арамис! - вскричал д'Артаньян, недоверчиво глядя на друга.

- Прах есмь и возвращаюсь в прах. Жизнь полна унижений и горестей, - продолжал Арамис, мрачнея. - Все нити, привязывающие её к счастью, одна за другой рвутся в руке человека, и прежде всего нити золотые. О милый д'Артаньян, - сказал Арамис с лёгкой горечью в голосе, - послушайте меня: скрывайте свои раны, когда они у вас будут! Молчание - это последняя радость несчастных; не выдавайте никому своей скорби. Любопытные пьют наши слёзы, как мухи пьют кровь раненой лани.

- Увы, милый Арамис, - сказал д'Артаньян, в свою очередь испуская глубокий вздох, - ведь вы рассказываете мне мою собственную историю.

- Как!

- Да! У меня только что похитили женщину, которую я любил, которую обожал. Я не знаю, где она, куда её увезли: быть может - она в тюрьме, быть может - она мертва.

- Но у вас есть хоть то утешение, что она покинула вас против воли, вы знаете, что если от неё нет известий, то это потому, что ей запрещена связь с вами, тогда как…

- Тогда как?..

- Нет, ничего, - сказал Арамис. - Ничего…

- Итак, вы навсегда отказываетесь от мира, это решено окончательно и бесповоротно?

- Навсегда. Сегодня вы ещё мой друг, завтра вы будете лишь призраком или совсем перестанете существовать для меня. Мир - это склеп, и ничего больше.

- Чёрт возьми! Как грустно всё, что вы говорите!

- Что делать! Моё призвание влечёт меня, оно уносит меня ввысь.

Д'Артаньян улыбнулся и ничего не ответил.

- И тем не менее, - продолжал Арамис, - пока я ещё на земле, мне хотелось бы поговорить с вами о вас, о наших друзьях.

- А мне, - ответил д'Артаньян, - хотелось бы поговорить с вами о вас самих, но вы уже так далеки от всего. Любовь вызывает у вас презрение, друзья для вас призраки, мир - склеп…

- Увы! В этом вы убедитесь сами, - сказал со вздохом Арамис.

- Итак, оставим этот разговор и давайте сожжём письмо, которое, по всей вероятности, сообщает вам о новой измене вашей гризетки или горничной.

- Какое письмо? - с живостью спросил Арамис.

- Письмо, которое пришло к вам в ваше отсутствие и которое мне передали для вас.

- От кого же оно?

- Не знаю. От какой-нибудь заплаканной служанки или безутешной гризетки… быть может, от горничной госпожи де Шеврез, которой пришлось вернуться в Тур вместе со своей госпожой и которая для пущей важности взяла надушённую бумагу и запечатала своё письмо печатью с герцогской короной.

- Что такое вы говорите?

- Подумать только! Кажется, я потерял его… - лукаво сказал молодой человек, делая вид, что ищет письмо. - Счастье ещё, что мир - это склеп, что люди, а следовательно, и женщины - призраки и что любовь - чувство, о котором вы говорите: «Какая гадость!»

- Ах, д'Артаньян, д'Артаньян, - вскричал Арамис, - ты убиваешь меня!

- Наконец-то, вот оно! - сказал д'Артаньян.

И он вынул из кармана письмо.

Арамис вскочил, схватил письмо, прочитал или, вернее, проглотил его; его лицо сияло.

- По-видимому, у служанки прекрасный слог, - небрежно произнёс посланец.

- Благодарю, д'Артаньян! - вскричал Арамис в полном исступлении. - Ей пришлось вернуться в Тур. Она не изменила мне, она по-прежнему меня любит! Иди сюда, друг мой, иди сюда, дай мне обнять тебя, я задыхаюсь от счастья!

И оба друга пустились плясать вокруг почтенного Иоанна Златоуста, храбро топча рассыпавшиеся по полу листы диссертации.

В эту минуту вошёл Базен, неся шпинат и яичницу.

- Беги, несчастный! - вскричал Арамис, швыряя ему в лицо свою скуфейку. - Ступай туда, откуда пришёл, унеси эти отвратительные овощи и гнусную яичницу! Спроси шпигованного зайца, жирного каплуна, жаркое из баранины с чесноком и четыре бутылки старого бургундского!

Базен, смотревший на своего господина и ничего не понимавший в этой перемене, меланхолически уронил яичницу в шпинат, а шпинат на паркет.

- Вот подходящая минута, чтобы посвятить вашу жизнь царю царей, - сказал д'Артаньян, - если вы желаете сделать ему приятное: «Non inutile desiderium in oblatione».

- Убирайтесь вы к чёрту с вашей латынью! Давайте пить, милый д'Артаньян, давайте пить, чёрт подери, давайте пить много, и расскажите мне обо всём, что делается там!

- Теперь остаётся только узнать, что с Атосом, - сказал д'Артаньян развеселившемуся Арамису после того, как он посвятил его во все новости, случившиеся в столице со дня их отъезда, и когда превосходный обед заставил одного из них забыть свою диссертацию, а другого - усталость.

- Неужели вы думаете, что с ним могло случиться несчастье? - спросил Арамис. - Атос так хладнокровен, так храбр и так искусно владеет шпагой.