Юрий Трусов - Хаджибей (Роман-трилогия)

Он недолго живет здесь, но ему полюбился этот своеобразный город. Ведь здесь столько написано строф, на которые лег уже отпечаток того нового, чего до сих пор еще не было в его трудах. Здесь им создавались поэмы «Бахчисарайский фонтан» и «Цыганы»; главы романа в стихах и сами стихи, которые вылились из его сердца.

Да, ему стала близка Одесса!.. Но почему все чаще и чаще приходят мысли, что скоро придется расстаться с этим городом, его гаванью, с Черным морем. Еще не написаны задуманные им стихи о прощании с морем. Еще не пришел час расставаться с ним. Но он чувствует, что тучи, черные тучи сгущаются над его головой.

Черные, черные тучи…

Пройдя ряд длинных проулков, Пушкин вышел на знакомую широкую улицу, где жили преимущественно арнауты и переселенцы других национальностей, выходцы с Балканского полуострова. Здесь уже встречались и двухэтажные и трехэтажные каменные дома с колоннадами, лоджиями, с балконами — постройки итальянских архитекторов.

А посреди этой красивой широкой улицы были вырыты колодцы для питьевой воды.

Около одного такого колодца стояла тележка, запряженная клячами. В тележке сидел рослый молодой артиллерист. Он терпеливо наблюдал, как его возница из деревянной бадьи поил истомленных лошадей. Когда Пушкин поравнялся с тележкой, артиллерист-юнкер приподнялся с сиденья и почтительно поднес руку к козырьку:

— Александр Сергеевич! Здравствуйте! Позвольте подвезти вас. Если вы направляетесь к центру города — пожалуйста, — обратился к нему юнкер.

Пушкин удивленно поднял черную бровь.

— Здравствуйте… Только, простите, я не помню вас.

— Меня зовут Раенко Николай Алексеевич, — представился юнкер. — Но вам не мудрено было забыть. Встречались мы с вами всего один раз в жизни. Правда, совсем недавно и необычно: на батарее у Григорьева. Помните?

— Это когда салют в мою честь дали? — улыбнулся Пушкин.

— Да.

— Так мы с вами старые друзья! Дайте мне руку и везите на Итальянскую.

Раенко протянул руку и помог Пушкину взобраться на тележку. Сидя рядом с юнкером, Пушкин припомнил, как несколько дней назад, гуляя в окрестностях Одессы, он набрел на расположившуюся здесь артиллерийскую часть. Дежурный офицер Григорьев, узнав, что к ним на батарею пришел поэт, немедленно скомандовал артиллеристам приветствовать нежданного гостя залпом всех орудий. И одесское осыпанное звездами небо озарилось брызгами громового огня в честь Пушкина.

— Да, хорошо тогда распорядился Григорьев! Молодец! — сказал Раенко. — Знатно грохотали орудия.

Пушкин пристально посмотрел в лицо молодого артиллериста.

— Ба, да помилуйте! Ведь это вы на пирушке стихи Байрона читали? Вы?

Юнкер кивнул головой.

— Я. Но мы еще скоро не так помянем Байрона, павшего за свободу. Поверьте, Александр Сергеевич!

В синих глазах молодого артиллериста Пушкин увидел отблески того орудийного пламени, что полыхало тогда в ночном небе. Он крепко пожал руку Раенко, и к нему вдруг вернулись уверенность и бодрость. Та удивительная бодрость, которую он долгое время ощущал после встречи с Пестелем. Уже не было одиночества.

Словно все черные тучи, нависавшие над его головой, как по волшебству, развеяло громовое пламя его свободолюбивых друзей.

На углу Итальянской [167] Так тогда называлась нынешняя Пушкинская улица. улицы Пушкин поблагодарил Раенко и простился с ним. Он легкой походкой заспешил вниз к Польскому спуску. Там недалеко от гавани польские помещики, владельцы многих тысяч крепостных крестьян и десятков тысяч десятин украинских земель, построили огромные дома. Это собственно были настоящие дворцы, похожие на феодальные замки, с отдельными особняками для заезжих гостей, с помещениями для челяди, с дворовыми службами, подвалами, объемистыми складами для зерна, конюшнями.

Совсем не случайно свили свои гнезда у входа в самую большую гавань империи богатые магнаты-феодалы: Сабаньские, Любомирские, Ржевуские, Потоцкие, Пржездецкие, Бржозовские, Маньковские и прочие. Всех их притягивала к себе великая хлебная гавань Российской империи — Одесса, через которую они сбывали украинскую пшеницу в заморские страны.

В один из таких домов Польской улицы сейчас и направлялся Пушкин.

Седоусый представительный дворецкий гостеприимно распахнул перед ним резную дубовую дверь, а подбежавший лакей услужливо принял черную шляпу и железную тяжелую трость.

— Вас давно ожидают-с, — многозначительно, понизив голос, сказал дворецкий.

Пушкин кивнул ему и глянул в огромное на всю стену зеркало в золоченой раме, отразившее его во весь рост. Он увидел невысокого молодого человека с насмешливыми глазами и иронической улыбкой на больших чувственных губах. Его русые вьющиеся волосы, небрежно зачесанные назад, открывали покатый лоб и соединялись с небольшими бакенбардами, обрамлявшими худощавое волевое лицо. Хорошо сложенную фигуру обтягивал черный фрак, который оттеняла белоснежная рубашка с загнутыми вниз углами воротника.

Пушкин поправил широкий галстук, туго стягивающий загорелую крепкую шею, и стремительно, перескакивая через ступеньки, поднялся по мраморной лестнице наверх в покои той, что не менее, чем когда-то Амалия Ризнич, пленяла его.

Он влетел к ней, задыхаясь от стремительного подъема, и молча припал горячими губами к благосклонно протянутой ему руке.

Она была выше его ростом и старше на четыре года, хотя казалась совсем юной девушкой. Стройная, белокурая, с удивительно правильными чертами лица и фигурой, как у античной богини Дианы, с большими бледно-голубыми глазами, полуприкрытыми длинными ресницами, она казалась созданной для чувственной страсти.

Уверенная в своей красоте и обаятельности, она смело попирала обычаи и условности высшего аристократического общества, к которому принадлежала. Представительница старинного рода магнатов Ржевужских, сестра известного польского писателя, она вышла замуж за графа, миллионера Сабаньского, главу крупного торгового дома, но вскоре рассорилась с ним и стала незаконной женой карьериста, доносчика графа Ивана Иосифовича Витта, начальника бугских поселений, который, подобно ей, был разведен.

Каролина Адамовна Сабаньская беззастенчиво, напоказ выставляла свою связь с генералом Виттом. Она нисколько не скрывала ни от Пушкина, ни от других поклонников, что ее роскошные туалеты и драгоценности — дары ее незаконного мужа. Многие люди остерегались встречаться с этой красавицей, считая не без основания, что она является не только обворожительной женщиной, но и доставляет информацию шпиону царя Витту.

Светски воспитанная, получившая прекрасное образование, начитанная, из семьи, где любили литературу, Каролина Сабаньская не могла не заинтересоваться таким человеком, как Пушкин.