Юрий Трусов - Хаджибей (Роман-трилогия)

С высокой палубы баркентины он оглядел пасмурный туманный горизонт. В этот день с утра над морем сгрудились серые низкие облака. Али перехватил его взгляд. Его глаза не выражали обычного веселого лукавства. В них сейчас таилась большая тоска…

Мавр наклонился и нежно взял Пушкина под локоть. Огромный, в алой, расшитой золотом куртке и широких шароварах, он выглядел красным монументом рядом с черной фигуркой Пушкина.

— Ходи, ходи! — сказал мавр ласково, чтобы как-то отвлечь поэта от несвойственной ему грусти, и повел его в каюту своего приятеля.

Приятелем Али — капитаном баркентины — оказался пожилой горбоносый итальянец, худой, похожий на дон-Кихота человек.

Али и его приятель обнялись. Потом долго, хлопая друг друга по плечам, перебивая, что-то оживленно говорили на совершенно незнакомом Пушкину языке, наверное, на арабском Затем «корсар в отставке» познакомил Пушкина с капитаном, с синьором Анжело. Усевшись за грубый дубовый стол в просторной капитанской каюте, Пушкин, путая итальянские слова с французскими, изложил синьору Анжело свою просьбу. По неким сложившимся обстоятельствам он вынужден без разрешения царя покинуть свое отечество. Он просит тайно от властей переправить его на корабле в Константинополь. Или даже в Англию. За проезд и беспокойство он платит наличными. Сколько будет стоить?

Капитан Анжело выцветшими глазами устало, с явным сочувствием, посмотрел на Пушкина. Видимо, Али уже на своем арабском языке объяснил, для чего привел с собой посетителя, кто он. Поэтому капитан сказал, как о чем-то уже решенном, что путешествие будет стоить всего 300 золотых и высаживаться синьору пассажиру он советует не в Константинополе, а в Александрии. Там человеку, не имеющему разрешения для таких путешествий, гораздо безопаснее. Да и легче оттуда добраться кораблем в Морею или Англию… Для этого синьору пассажиру необходимо ночью через три дня прийти на баркентину и побыть несколько часов в трюме, пока корабль не выйдет из гавани…

Все, вопреки ожиданиям, оказалось очень простым. За проезд морем и хлопоты капитан берет сравнительно небольшую сумму. Пушкин получил за свои литературные труды от Веры Федоровны Вяземской более тысячи рублей. Значит, побег состоится, и он навсегда избавится от проклятой опеки ненавистного царя, его соглядатаев, чиновников, цензоров. Он будет свободен! Он покинет родину…

И тут, сам не зная почему, Пушкин не почувствовал радости. Вот теперь, когда у него появилась реальная возможность вырваться из невидимых цепких пут, теперь, когда недалека желанная свобода, его вдруг охватила еще большая тоска, чем та, гнавшая его сюда, на корабль, — бежать от унижений и обид.

И вдруг неожиданно для себя он сказал:

— Мерси, синьор капитан… Я еще подумаю.

Его собеседники в недоумении переглянулись. Они никак не ожидали таких слов.

Анжело усмехнулся.

— Если синьор пассажир еще хочет подумать, значит, ему уже не так необходимо покидать свое отечество. Когда нужно бежать, долго не раздумывают. Мой друг Али уверял меня, что вам очень нужно уехать. Я так его понял…

Теперь Пушкин почувствовал на себе удивленный взгляд черных глаз мавра.

Он ласково дотронулся пальцами до смуглой огромной руки мавра, как бы по-дружески прося у него извинения. Он был смущен от внезапно нахлынувших на него чувств и мыслей. Нет, он не в силах произнести роковое слово: «Я согласен…»

Он совсем не хочет покидать родину. Он только сейчас понял, что это выше его сил. Ему опять припомнился совет Пестеля, словно он вдруг невидимо присутствует в этой корабельной каюте. Он как бы опять говорит ему: «Вам из отечества никуда нельзя отлучаться. Вы здесь нужны».

Да, пожалуй, он не сможет отлучиться из отечества, где нужны его мятежные стихи. Да разве не будет предательством бежать на чужбину, когда его друзья должны скоро вступить в битву за свободу России?

И чтобы как-то выйти из неловкой и затянувшейся паузы, он сказал:

— Я хотел бы выпить, синьор Анжело, за ваше доброе сердце.

Капитан Анжело, хотя в молодости пиратствовал вместе с Али, был чувствителен к комплиментам. Он по достоинству оценил истинное желание молодого гостя и, хлопнув в ладоши, вызвал слугу. Через минуту молодые юнги покрыли дубовый стол красной бархатной скатертью. Установили на нем плетеные бутылки и фляги с вином, дорогие кубки и всевозможные яства. Начался пир.

А утром последнего дня июля 1824 года Пушкин начал из Одессы дальний путь на север. Он увозил с собой с берегов Черного моря бесценный груз — написанные здесь поэмы; среди них законченную — «Бахчисарайский фонтан» и начатую — «Цыганы»; главы «Евгения Онегина», тридцать стихов, в которых как в зеркале отразилась его юношеская душа.

Но еще более дорогой груз он увозил в своей кудрявой голове. Он увозил замыслы будущих поэм, пьес, рассказов и стихотворений, выстраданных во время его четырехлетних скитаний по городам и селам Молдавии и Украины.

После выздоровления Кондрат сразу стал помогать Сдаржинскому в его хозяйственных делах. Помощь поначалу заключалась в изучении огромных площадей степи, принадлежащих Виктору Петровичу. Это были десятки тысяч десятин никогда не паханной земли, безводной, выжженной южным солнцем.

Сдаржинский, желавший обводнить засушливую степь, решил разработать план ирригационных работ. Для этого требовалось предварительно найти и отметить на карте самые маленькие степные ручейки, озерца, болотные водоемы, а также естественные стоки для талой весенней воды, овраги для устройства ставков и водоемов, наметить места для запруд, колодцев, участки для посадки деревьев, прикрывающих поля от знойного ветра… Это занятие пришлось по душе Кондрату. Он целые дни проводил в седле, объезжая на кауром татарском коне пустынные земли. Степной воздух укрепил, словно налил былой силой, его богатырское тело.

Скоро он настолько поправился, что стал прежним неутомимым козаком, словно многолетнее лежание в постели собрало в нем неуемную энергию. В Кондрате проснулась жадная потребность к деятельности, и такая, что Сдаржинский, нередко сопровождавший его в степных походах, не мог соперничать с ним в выносливости. Часто, когда Виктор Петрович, измученный верховой ездой, расстелив бурку, ложился отдохнуть под степным курганом, Кондрат, стреножив лошадей, еще долго бродил вокруг. Эти походы заняли почти все лето. Зато к осени Сдаржинский и Кондрат могли сесть за составление плана будущих ирригационных работ.