Густав Эмар - Том 24. Сожженые леса. Тайные чары великой Индии. Вождь Сожженных Лесов. Рассказы из жизни в бразильских степях

Так прошло минут двадцать, в продолжение которых вождь, продолжая курить, внимательно наблюдал за приготовлением своего завтрака, поворачивая дичь время от времени концом своего ножа; наконец, когда он нашел, что все было готово, охотник достал из своей сумки несколько сухарей и деревянную тарелку.

Вынув из пепла картофель, он его тщательно очистил и положил на лист, заменяющий блюдо, потом разрезал на деревянной тарелке дичь и собрался завтракать.

Не успел он проглотить первого куска, как в чаще послышался легкий шум; вождь улыбнулся, как будто он ожидал этого, и весело повернул в ту сторону голову.

В это время показался охотник, который тихо, волчьими шагами, пробирался по опушке; ствол его ружья был направлен вперед, а палец лежал на курке.

— Гм! — сказал Курумилла вполголоса.

— Вождь! — вскрикнул с удивлением охотник, который был не кто иной, как наш старый знакомый Павлет.

— Мой брат пришел кстати, — сказал вождь, указывая ему на завтрак и жестом приглашая присесть к огню.

Павлет положил свое ружье, выпрямился и, приблизившись к индейцу, подал ему руку, сказав:

— Здравствуйте, вождь, очень рад вас встретить.

— Мой брат охотник разделит дичь со своим другом? — спросил учтиво Курумилла.

— Охотно, вождь, я не стану церемониться с таким старым другом, как вы, тем более что я страшно голоден, — отвечал охотник, помещаясь против индейца.

И они с большим аппетитом принялись за свой завтрак, в продолжение которого никто из них не сказал ни одного слова.

Наконец, охотник, утолив немного свой голод, первый прервал молчание.

— Как хорошо, что я вас здесь встретил, вождь, — сказал он, — я начинал уже думать, что сбился с пути.

— Охотник взял хорошее направление — его друг ожидал моего брата.

— Как, вождь, вы ожидали меня? Возможно ли это?

— У Курумиллы хорошие глаза; он видел много всадников; он сказал: хорошо, Павлет возвращается в Воладеро; вождь встретит его; теперь мой брат видит.

— Да, вождь, я вынужден уступить перед очевидностью, но все-таки я не понимаю.

— Что мой брат не понимает?

— Ведь мы должны были возвратиться втроем, между тем теперь нас идет целая сотня; как же вождь мог знать, что его друг находится между этими всадниками?

— Павлет очень весел: он шутит со своим другом.

— Совсем нет, вождь, я вовсе не шучу с вами, но положительно не понимаю, как вы узнали.

— Охотник встретил в горах Седую Голову; он присоединился к нему, чтобы быть его проводником.

— Все это так, вождь, но как же вы могли узнать об этом?

— У Курумиллы хорошие глаза; он видел Седую Голову и молодого Андского Грифа, которого Седая Голова отыскал; большая будет радость Валентину, когда он увидит сына Большого Орла.

— Вы правы, вождь.

— Курумилла не проговаривается; он встретил своего друга, чтобы проводить его кратчайшим путем.

— Это превосходная мысль, вождь, благодарю вас от всего сердца; но что же там нового?

— Новости очень хорошие; мой брат сам увидит.

Павлет не настаивал; он знал, что вождя нельзя заставить говорить о том, чего он не хотел высказать.

— Отчего Павлет здесь один? — спросил Курумилла после минутного молчания.

— Я иду вперед, чтобы выбрать место стоянки; мои друзья находятся в одном лье отсюда.

— Эта прогалина хорошее место для стоянки.

— Конечно; мы остановимся здесь. Далеко отсюда до Воладеро?

Курумилла поднял глаза к небу и, казалось, предался каким-то вычислениям.

— Всадники не могут идти так, как индейцы, — ответил он наконец, — они должны делать много поворотов, а потому мы придем в Воладеро только к заходу солнца.

— Отлично, — сказал охотник, потирая руки, — вы также останетесь с нами, не правда ли, вождь?

— Да, Курумилла останется со своими братьями бледнолицыми охотниками, — отвечал индеец с величественным жестом, — он обещал им быть проводником и сдержит свое слово.

— Ну, тогда все пойдет отлично, я сейчас зажгу огни, — сказал весело охотник.

— Курумилла поможет своему брату, — заметил индеец.

И они принялись собирать сухие дрова, что вовсе было нетрудно, так как пустыня была наполнена ими.

Менее чем в полчаса десять костров запылали, возвышаясь все более и более огненными языками к небу.

Исполнив это, собеседники опять сели друг против друга перед костром, зажженным Курумиллой прежде, и снова принялись курить в ожидании прибытия каравана.

Их ожидание было непродолжительно, так как через десять минут на прогалине показались первые всадники.

Встреча с Курумиллой была большой и неожиданной радостью для дона Грегорио Перальта и Луиса.

Все охотники давно уже знали вождя; встреча с ним была настоящим для них праздником.

Ответив на все приветствия и пожав каждому из охотников руку, Курумилла приблизился к дону Грегорио Перальта и дону Луису, которые ожидали его с явным нетерпением.

Дон Луис, увидев старого и верного товарища и друга своего отца, человека, которому он был обязан собственным и сестры своей спасением, так как он не знал хорошо, как это все произошло, бросился со слезами на глазах в объятия этого человека, которого он уважал, как члена своего семейства.

На глазах Курумиллы, этого бесстрастного и вечно невозмутимого индейца, показались, быть может в первый и последний раз в его жизни, слезы, которые струились по его щекам и которых он не мог и не пробовал удержать.

Он осыпал молодого человека ласками и дрожащим от волнения голосом проговорил:

— О! Андский Гриф достойный сын Большого Орла! Его сердце доброе, он будет великий воин своей нации; у него львиное сердце и душа Колумба; он грозен и кроток в одно и то же время! Курумилла безгранично счастлив, что видит его; он любит его, как любил его отца и как любит Валентина.

Когда первые порывы радости немного утихли, все трое сели в отдалении, вокруг огня Курумиллы.

Дон Грегорио Перальта сгорал от нетерпения услышать от Курумиллы о том, что произошло в его отсутствие.

Конечно, вождь не был так скрытен с друзьями своими, как с Павлетом, и тотчас же рассказал им о том, что сделал Валентин по прибытии своем в горы Рошез.

Его рассказ, из которого не было упущено ни одной малейшей подробности, слушали дон Грегорио Перальта и дон Луис с большим наслаждением.

— Я хочу скорее видеть сестру мою! — воскликнул дон Луис с увлечением, — я хочу узнать такого доброго и уважаемого человека, которому мой отец завещал меня и сестру мою и который успел уже сделать нам благодеяние, за которое заплатить ему не хватит всей нашей вечной признательности и безграничной преданности.

— Валентин любил Большого Орла и Розовую Лилию; он любит их детей, как бы любил своих; не признательностью ему надо отплатить, а искренней сыновней любовью.