Густав Эмар - Том 23. Заживо погребенная. Валентин Гиллуа

— Пойдемте же со мной, я еду к нему.

— Само небо устроило так кстати! — вскричал Тигреро, следуя за доном Антонио.

Было очень поздно, когда заговорщики расстались и последняя группа офицеров вышла из гостиницы; на шоссе уже слышался топот лошаков и лошадей индейцев; ехавших на рынок; и хотя темнота была еще сильна, однако звезды начали исчезать на небе, холод сделался пронзительнее — словом, все возвещало скорое явление рассвета.

Оба путешественника опять сели за стол друг против друга, безмолвные и неподвижные, как статуи.

Трактирщик ходил по зале с озабоченным видом, как бы прибирая и чистя, но в действительности довольно растревоженный и желая в глубине сердца поскорее освободиться от этих двух зловещих посетителей, молчание и воздержанность которых мало внушали ему доверие.

Однако тот, что один говорил за себя и за товарища, два раза слегка ударил по столу: трактирщик тотчас подбежал на этот зов.

— Чего вы желаете? — спросил он с раболепным видом.

— Ваш посланец долго не возвращается, — cказал незнакомец. — Ему следовало бы уже воротиться.

— Извините, сеньор, отсюда далеко до улицы Монтерилло, особенно когда идешь пешком, однако, я думаю, что пеон скоро воротится.

— Да услышит вас небо! Подайте нам тамариндовук настойку.

В ту минуту, когда трактирщик принес требуемую настойку, постучали в дверь.

— Вот, может быть, наш посланный, — сказал незнакомец.

— Весьма возможно, сеньор, — отвечал трактирщик.

Он немного растворил дверь, которая удерживалась изнутри крепкой железной цепью, не позволявшей отворяться более нескольких дюймов, так что никакой посетитель не мог проскользнуть в дом без позволения хозяина.

Эта мера предосторожности, очень благоразумная и вместе с тем очень простая, принята во всей Мексике из-за того недоверия, какое внушает жителям организация мексиканской полиции, покровительствующей ворам.

Обменявшись несколькими словами шепотом с пришедшим, трактирщик снял цепь и отворил дверь.

— Сеньор, — обратился он к незнакомцу, пившему настойку, — вот ваш посыльный.

— Наконец! — с радостью вскричал путешественник, поставив стакан на стол.

Вошел пеон, вежливо снял шляпу и поклонился.

— Ну, друг мой, — спросил незнакомец, — вы нашли того человека, к которому я вас посылал?

— Нашел, сеньор, мне посчастливилось встретить его в ту минуту, когда он возвращался с улицы Сант-Агустин.

— А-а! Что же он сказал, получив мою записку?

— Во-первых, сеньор, он дал мне пиастр, потом сказал: «Воротись, как можно скорее, и скажи тому, кто послал тебя, что я поспею на свидание, назначаемое им, почти в одно время с тобой!»

— Так что…

— Так что он будет здесь, вероятно, через несколько минут.

— Очень хорошо! Ты малый умный, — отвечал незнакомец. — Вот тебе еще пиастр, теперь ты можешь уйти.

— Благодарю, сеньор, — сказал пеон, весело кладя пиастр в карман. — Если бы каждый месяц было по две ночи такие, как эта, то через год я разбогател бы.

И, поклонившись во второй раз, он вышел из залы по всей вероятности затем, чтобы отправиться спать.

Пеон не солгал, потому что не прошло и десяти минут после его ухода, как раздался топот лошадей, и не только постучались в дверь, но и позвали несколько раз.

— Отворяйте смело, хозяин, — сказал незнакомец. — Я знаю этот голос.

Трактирщик повиновался, и несколько человек вошли в залу.

— Наконец, вы воротились, любезный Валентин! — вскричал по-французски вошедший, с живостью подходя к путешественникам, которые, со своей стороны, подходили к нему.

— Благодарю за скорость, с которой вы явились на мое приглашение, любезный Ралье, — ответил охотник.

Трактирщик закусил губы, услышав, что говорят на языке, которого он не понимал.

— Гм! Это англичане, — прошептал он с досадой.

— Лусачо, — обратился Валентин к трактирщику; — я должен говорить о важных делах с этими кабальеро, так как я желаю, чтобы вы не мешали, я вас прошу уступить мне эту залу на один час.

— Сеньор… — прошептал трактирщик.

— Я понимаю, вы хотите денег, — хорошо, я вам дам, но с условием, что никто не войдет сюда, пока я не позову.

— Однако, сеньор…

— Выслушайте меня и не перебивайте! Еще не рассветет часа два, итак, до тех пор вы не отворяйте вашей гостиницы. Вы не можете ожидать посетителей; я покупаю у вас каждый час по унции. Вы согласны?

— Я думаю, сеньор, за эту цену я продам вам весь день, если вы желаете.

— Этого не нужно! — вскричал, смеясь, охотник. — Только я не хочу, чтобы подслушивали и подсматривали.

— Я человек честный, сеньор.

— Желаю думать так; только я предупреждаю вас, что если я увижу в щель глаз или ухо, я сейчас пошлю пулю в знак предостережения; а я имею несчастье стрелять очень метко.

— Я позабочусь, чтобы мои люди не беспокоили вас.

— Вы удивительный трактирщик! Я предсказываю вам, что вы быстро разбогатеете, потому что очень хорошо понимаете ваши интересы.

— Я стараюсь угодить тем, кто удостаивает своим присутствием мою гостиницу.

— Прекрасное рассуждение. Вот вам две обещанные унции и два пиастра в придачу за ту закуску, которую вы нам подадите. Прикажите поставить лошадей этих кабальеро в конюшню и оставьте нас.

Трактирщик поклонился, сделал гримасу в виде улыбки, принес с проворством — не весьма обыкновенным в людях его звания — заказанную закуску и низко поклонился охотнику.

— Теперь, — сказал он, — никто не войдет сюда без моего приказания.

Он вышел.

Пока Валентин уговаривался с трактирщиком, присутствующие молчали, внутренне смеясь над странным способом действия охотника и над неопровержимыми аргументами, которые он употребил для того, чтобы избавиться от шпионства, которого всегда должно опасаться в подобных местах, где хозяева обыкновенно служат нескольким сторонам сразу, и нисколько не совестятся изменять тем, кто дорого им платит.

— Теперь, — сказал Валентин, как только дверь затворилась за трактирщиком, — мы по крайней мере будем разговаривать безопасно.

— Говорите по-испански, друг мой, — отвечал Ралье.

— Зачем же? Так приятно разговаривать на своем языке, когда редко находишь случай, как, например, я. Уверяю вас, Курумилла этим не оскорбится.

— Я вам говорю это не для вождя, дружба которого к вам мне известна.

— Для кого же?

— Для дона Марсьяля, который приехал со мной и имеет сообщить вам что-то важное.

— О-о! Это меняет положение, — сказал охотник, тотчас заменив французский язык испанским. — Вы здесь, любезный дон Марсьяль?

— Да, сеньор, — отвечал Тигреро, выходя из тени, в которой он стоял до сих пор, и сделал несколько шагов вперед. — Я очень рад увидеться с вами.