Густав Эмар - Том 20. Фланкер. Новая Бразилия

— Хорошо, иди, а я пойду за тобой, — согласился дон Эстебан.

Все трое отправились в лагерь краснокожих, и в самом деле раскинутый недалеко от того места, где сидел дон Эстебан.

Дон Эстебан был очень любезно принят индейцами. Когда он вполне утолил голод и жажду, Олень проговорил:

— Хочет ли слушать теперь меня брат мой? Открыты ли его уши?

— Уши мои открыты, вождь, я слушаю тебя внимательно.

— Брат мой хочет мстить своим врагам?

— Да, — мрачно ответил дон Эстебан.

— Но враги его сильны и многочисленны; брат мой был уже разбит в борьбе с ними, — человек в одиночестве слабее ребенка.

— Это правда, — прошептал мексиканец.

— Если брат мой согласится уступить Красному Волку и Оленю то, что они у него попросят, вожди краснокожих помогут моему брату в его мщении и не покинут его, не окончив дела.

— Каковы бы ни были ваши условия, — сказал дон Эстебан, — я согласен на них, если вы будете служить мне так, как говорите.

— Пусть брат мой не торопится соглашаться на мои условия — он их еще не знает, — произнес индеец насмешливо, — может быть, он после пожалеет, что поспешил.

— Повторяю, — твердо ответил дон Эстебан, — я принимаю ваши условия, каковы бы они ни были. Скажите же мне их немедленно.

— Я знаю, где скрыты обе девушки, которых напрасно ищет брат мой, — сказал, помолчав несколько минут, индеец.

При этих словах дон Эстебан вскочил как ужаленный.

— Ты знаешь, где они! — воскликнул он, сжав руку индейца и пристально глядя на него.

— Да, знаю, — спокойно ответил индеец.

— Это невероятно!

Индеец презрительно улыбнулся.

— Олень их охранял и сам провел их туда, где они теперь находятся.

— И ты можешь провести меня туда?

— Да, если брат мой согласится на мои условия.

— Хорошо! Говори же, чего хочет вождь?

— Что предпочтет брат мой: этих ли девушек или мщение?

— Конечно, мщение!

— Хорошо. Девушки останутся там, где они находятся в данную минуту. Олень и Красный Волк одиноки, их шалаши пусты, обоим им нужны жены. Воины сражаются, охотятся; жены готовят пищу, нянчат детей… Брат понимает меня?

Эти слова индеец произнес с таким странным ударением, что мексиканец невольно вздрогнул, но тотчас же оправясь, сказал:

— И если я соглашусь?..

— Красный Волк — вождь двух сотен воинов: они в распоряжении моего брата и помогут ему исполнить его мщение.

Дон Эстебан взялся обеими руками за голову; несколько минут он оставался в таком, по-видимому, глубоком раздумье: человек этот, хладнокровно решась на смерть своей племянницы, колебался согласиться на это гнусное предложение — оно казалось ему ужаснее смерти.

Индейцы спокойно ожидали результата внутренней борьбы, происходившей в душе этого человека. Борьба не была продолжительной: скоро дон Эстебан поднял голову, лицо его было спокойно, голос ровен, в нем не было заметно ни малейшего волнения.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал он. — Участь их решена; я согласен и сдержу свое слово, но прежде вы сдержите свое.

— Мы исполним свое слово, — ответили индейцы.

— Раньше восхода восьмого солнца, — прибавил Олень, — враги моего брата будут в его власти; он поступит с ними, как захочет.

— Что же теперь делать мне? — спросил дон Эстебан.

— Вот наш план… — сказал Олень, и все втроем они принялись рассуждать о том, как лучше и вернее достигнуть желаемой цели.

Но так как скоро мы на деле познакомимся с их планом действий, то оставим мошенников обдумывать его и обратимся к другим лицам нашего рассказа.

Лица, собравшиеся в палатке дона Мигеля, не могли не выразить удивления и даже ужаса при неожиданном появлении Вольной Пули, бледного, окровавленного, в беспорядочной одежде. Охотник остановился при входе в палатку, угрюмо оглядывая всех; лицо его выражало горе и глубокое уныние.

Дон Мигель первым пришел в себя и заговорил с вновь пришедшим.

— Что с вами случилось, Вольная Пуля? — спросил он не совсем спокойным голосом. — С какой неприятной новостью являетесь вы к нам?

— Я должен объявить вам ужасную новость! — ответил охотник тихо, невнятно, утирая рукой выступивший на лбу холодный пот и подозрительно оглядывая всех присутствующих.

— Мы охотно выслушаем ее, какова бы она ни была, хороших вестей мы и не ждем, — ответил дон Мигель спокойным тоном, но со стесненным сердцем.

— Я вас предал! Подло предал! — твердо произнес Вольная Пуля после некоторого колебания, с лихорадочной краснотой в лице.

— Вы! — воскликнули Верный Прицел и дон Мигель, пожав плечами.

— Да, я, — решительно ответил охотник. Все с изумлением переглянулись.

— Гм! — проговорил вполголоса Верный Прицел, печально качая головой. — Тут что-то кроется; позвольте уж мне узнать это, — обратился он к дону Мигелю, готовившемуся снова расспрашивать охотника, — я знаю, как можно заставить его говорить.

Сказав это, он встал с места, подошел к Вольной Пуле и дружески положил ему руку на плечо. Охотник при этом вздрогнул, поднял голову и печально посмотрел на друга.

— Послушай, Вольная Пуля, мой старый товарищ, — сказал Верный Прицел, улыбаясь, — что с тобой случилось? Отчего этот испуганный вид, как будто небо сейчас обрушится на наши головы? Что значит эта так называемая измена, в которой ты сам себя обвиняешь и в невозможности которой ручаюсь я, знающий тебя уже сорок лет.

— Не спеши, брат, — ответил Вольная Пуля глухим голосом, — повторяю: я изменил закону прерий, я предал вас.

— Но объяснись же! Не можешь же ты…

— Подождите! — вмешался вдруг дон Мариано, все время угрюмо молчавший. — Я догадываюсь, что вы сделали, и благодарю вас за это. Я должен оправдать вас перед вашими друзьями; позвольте же мне исполнить это, — сказал он Вольной Пуле.

Все с любопытством взглянули на говорившего.

— Кабальерос, — продолжал он, — этот достойный человек обвиняет себя перед вами в измене, оказав мне величайшую услугу; одним словом, он спас моего брата!

— Возможно ли! — сердито воскликнул дон Мигель. Вольная Пуля утвердительно кивнул головой.

— Несчастный! Что вы наделали! — обратился дон Ми гель к дону Мариано.

— Я не хотел быть братоубийцей! — ответил тот благородно.

Эти слова как громом поразили всех присутствующих, они невольно вздрогнули.

— Не укоряйте этого честного охотника в том, что он спас того негодяя, — продолжал дон Мариано. — Не довольно ли был он наказан? Урок был слишком жесток, чтобы не проучить его. Вынужденный признать себя побежденным, под бременем стыда и угрызений совести, он блуждает теперь один без опоры под оком Всемогущего, который, когда настанет час, ниспошлет ему искупление грехам его! Теперь дон Эстебан нам не опасен; никогда больше мы не встретим его на нашем пути…