Густав Эмар - Том 9. Лесник. Морские титаны

Краснокожий подошел к дону Фернандо и остановился против него на расстоянии двух футов; распахнув рубашку, он достал мешочек, висящий у него на шее на крепкой кожаной плетенке.

— С вашего позволения, сиятельный граф, — сказал он, — я покажу вам маленькое животное, довольно любопытное.

— Какое?

— Коралловую змею.

— Ага, и эта змея опасна? — осведомился молодой человек с притворным равнодушием.

— Еще бы, — посмеиваясь, ответил краснокожий, — укус коралловой змеи приводит к смерти менее чем за два часа.

— Но против ее яда есть какое-нибудь средство?

— Наверное, существует, ваше сиятельство, но пока что еще не открыто.

— Так ты, должно быть, вырвал у нее все ядовитые зубы, чтобы она была безвредна?

— Сейчас сами увидите, если желаете, сиятельный граф.

— Почему же нет; уж не хочешь ли ты, чего доброго, напугать меня своими рассказами, негодяй?

— Вы не должны предполагать подобной дерзости с моей стороны.

— Так показывай своего гада без дальнейших разглагольствований, вот тебе еще унция.

С этими словами он бросил монету. Краснокожий подхватил ее так же ловко, как и первую, и в следующий миг она уже исчезла в его кармане.

— Да благословит вас Бог, сиятельный граф, — вскричал он, — вот моя змейка, только не подходите ко мне близко!

Раскрыв мешочек, он запустил в него руку и извлек оттуда за кончик хвоста змею. Она была дюймов [25] Дюйм равен приблизительно 2,5 см. в пятнадцать длиной, бледно-розоватого цвета с фиолетовыми полосками. Едва она очутилась на свету, как взвилась с бешеным шипением и откинула голову назад, точно хотела броситься на державшего ее индейца.

Тот, ничуть не испуганный таким грозным поведением змеи, как-то по-особому засвистел, поднес ее к своему лицу, черты которого мгновенно приняли напряженное, страшное выражение, и вперил взгляд в глаза пресмыкающегося.

Безмолвная борьба между животным и человеком длилась целую минуту, но в конце концов змея оказалась побежденной; под влиянием горящего, пристального взгляда она присмирела, стала медленно опускаться, свертываясь кольцами, и наконец спрятала голову.

Каскабель усмехнулся с видом торжества, медленно поднес змею к губам, продолжая держать за хвост, и вдруг вложил ее к себе в рот.

Целую минуту она оставалась во рту индейца, когда же тот вынул ее, она повисла, точно мертвая, в руках своего хозяина.

— Сейчас вы удостоверитесь, ваше сиятельство, — сказал Каскабель со своей вечной злой усмешкой, которая в эту минуту казалась особенно зловещей, — так ли безвредна эта змея, как вы полагали, и может ли каждый справиться с ней так же легко и безнаказанно, как я. Извольте взглянуть, ваше сиятельство, зрелище стоит того, клянусь вам!

Он дал змее три или четыре щелчка по шее, та вдруг взвилась, раскрыла пасть, челюсти ее широко раскрылись и обнажили два ядовитых зуба, торчащие, точно два угрожающих острия. Зубы эти, полые внутри, сообщаются с ядовыделительными железами и поднимаются перпендикулярно деснам при сокращении жевательного мускула, когда змея раскрывает пасть, чтобы укусить.

— Что скажете об этом, ваше сиятельство? — осведомился Каскабель. — Вы все еще находите это премилое животное таким безвредным, каким полагали его сперва?

— О нет! Я сознаю свою ошибку!.. Но каким же способом ты укрощаешь змей?

— Это моя тайна, ваше сиятельство. Напрасно было бы настаивать на расспросах, я не могу удовлетворить вашего любопытства в этом отношении.

Индеец опять положил коралловую змею в мешочек, который спрятал под рубаху на груди.

— Эта штучка, — продолжал он с чуть заметной насмешкой, — одна из самых удачных, больше мне показывать нечего, сиятельный граф; довольны ли вы?

— Так доволен, — ответил дон Фернандо со значением, — что я, может быть, пожелаю увидеть тебя опять. Если мне придет такая прихоть, где можно тебя найти?

— Везде, ваше сиятельство.

— Это значит — нигде! Смеешься ты надо мной, что ли, негодяй?

— Ничуть, сиятельный граф, то и дело я брожу по городу и окрестностям, всякий знает меня; я не имею никакого повода скрываться!

— Положим… Пожалуй, я вызову тебя опять.

— Смиренно буду ждать приказаний вашего сиятельства.

Каскабель опять навьючил на мула свои корзины, раскланялся с видом насмешливого торжества и медленно вышел на улицу.

— Надо зорко следить за этим молодцом, — сказал дон Фернандо на ухо Мигелю, — у него шпионская рожа, которая мне совсем не по душе.

— За ним будут следить, не беспокойтесь, ваше сиятельство, — ответил буканьер, сопровождая свои слова выразительным жестом.

— Я не хочу, чтобы его убивали! — с живостью воскликнул дон Фернандо. — Он мне еще понадобится!

— Значит, надо только поставить его перед невозможностью вредить.

— Вот именно.

Однако Каскабель, утверждавший, что его можно встретить повсюду, бесследно исчез и, несмотря на самые тщательные поиски, нигде не показывался.

Неудача взбесила Мигеля, дона Фернандо же она заставила призадуматься не на шутку.

Возвратимся теперь к флибустьерскому флоту, который мы оставили после того, как он торжественно снялся с якоря в Пор-де-Пе, медленно вышел в открытое море и исчез из вида на горизонте. Часам к пяти пополудни земля окончательно скрылась из глаз флибустьеров, однако до заката солнца все суда держались вместе.

Две испанские каравеллы, посланные, по всей вероятности, наблюдать за передвижениями Береговых братьев, неосторожно подошли слишком близко и были захвачены в плен.

Это были маленькие береговые суда с четырьмя камнеметными мортирами и экипажем в десять человек каждое.

Два небольших отряда Береговых братьев перешли на каравеллы, которые должны были следовать за флотом.

Эти легкие суда имели неглубокую осадку и потому были неоценимы для разведки вблизи вражеских берегов.

Испанцев перевели на адмиральский корабль, и по знаку Монбара они были мигом вздернуты на реях — к великой радости буканьеров, но, разумеется, далеко не к радости бедняг, которым суждено было играть главную роль в этом роковом представлении.

Таким образом вели между собой войну испанцы и флибустьеры, действия были одинаковы с обеих сторон; «взят — значит, повешен» — эта грозная поговорка осуществлялась во всей своей силе.

Недаром Монбар был прозван Губителем: он питал к испанцам такую ожесточенную и глубокую ненависть, что тот из них, кого несчастная звезда приводила к нему в руки, неминуемо оказывался вздернутым на рее. Никогда еще он не помиловал ни одного пленника. Каждый раз, когда он возвращался с крейсерства в Пор-Марго или Пор-де-Пе, корабли его были увешаны, точно гирляндами, мертвыми телами врагов, раскачивающимися над палубой.