Густав Эмар - Том 13. Охотники за пчелами. Каменное сердце

Войдя в свою чистую спокойную спальню, донна Гермоза окинула взором дорогое ей убранство комнаты и инстинктивно опустилась на колени возле статуи св. Девы, которая стояла в углу, убранная цветами, словно для того, чтобы охранять ее.

Молитва девушки, обращенная к св. Деве, была продолжительной, весьма продолжительной. Около часа, стоя на коленях, донна Гермоза шептала слова, которые никто не мог слышать, кроме Бога. Наконец она поднялась медленно, словно нехотя, перекрестилась в последний раз и опустилась на диван, погрузившись в глубокие раздумья. Что могло серьезно занять ум прежде всегда веселой и беззаботной девушки, жизнь которой с первого дня рождения была сплошной радостью, и над ее головкой всегда было безоблачное ясное небо, сулившее ей такое же радостное ощущение. Почему же сейчас брови ее постоянно хмурились, образуя едва приметную морщинку на ее светлом лбу?

Никто и даже сама Гермоза не могли бы объяснить. Не отдавая себе отчета в свершившихся в ней переменах, донна Гермоза словно бы пробуждалась от долгого сна. Сердце ее билось чаще, кровь стремительнее текла в жилах. И неведомые доселе мысли все чаще посещали ее, возбуждая головокружение. Словом, девушка становилась женщиной. Внезапное беспокойство без всякой видимой на то причины сменялось раздражительностью, ни с того, ни с сего она вдруг начинала рыдать, но в следующую же минуту на прекрасных устах появлялась очаровательная улыбка. Вся эта изменчивость в настроении диктовалась мыслями, которые теперь неотступно будоражили ее сознание и которые невозможно было прогнать, дабы снова обрести спокойствие и беззаботную веселость, которых она лишилась почти навсегда.

— О! — воскликнула она однажды. — Я хочу его узнать!

Девушка внезапно нашла объяснение своему внутреннему состоянию: она любила или по крайней мере ее сердце уже созрело для любви. Однако, произнеся вслух неожиданно вырвавшиеся у нее слова, девушка смутилась и поспешила набросить покрывало на статую мадонны. Мадонна, которой девушка привыкла поверять все свои мысли, не должна теперь знать ее женские тайны. Эту деликатность в своем святом веровании Гермоза немедленно уловила.

Возможно, она сама сомневалась в себе, и чувство, пробудившееся в ее сердце так внезапно и с такой силой, казалось ей недостаточно чистым, для того чтобы поверять ей свои желания и надежды.

Укрыв статую Мадонны покрывалом, которое, по ее представлениям, должно было скрыть ее мысли от проницательного взора небесной покровительницы, донна Гермоза позвонила.

Дверь тихо отворилась, и прелестная чола просунула свое лукавое личико в отверстие двери.

— Войди, — сказала донна Гермоза, сделав ей знак приблизиться.

Чола, стройная девушка с гибким станом и прелестная, как все метиски, грациозно опустилась на колени у ног своей барышни и, устремив на нее большие черные глаза, сказала с улыбкой:

— Чего желаете вы, нинья?

— Ничего, Кларита, — уклончиво ответила донна Гермоза. — Просто мне захотелось повидаться и поговорить с тобою.

— О, какое счастье! — радостно воскликнула девушка, захлопав в ладоши. — Я так давно не видала вас, нинья!

— Тебя очень тревожило мое отсутствие, Кларита?

— Можете ли вы спрашивать, сеньорита? Я вас люблю как сестру. Я слышала, вы подвергались большим опасностям?

— Кто это сказал? — рассеянно спросила донна Гермоза.

— Все только и говорят о том, что случилось в пустыне. Пеоны бросили работать, чтобы послушать об этом. В асиенде все очень беспокоились.

— А!

— В те два дня, когда вас нигде не могли найти, мы не знали, какому святому молиться. Я дала обет — пожертвовать золотое кольцо моей доброй покровительнице св. Кларе.

— Благодарю, — улыбнулась донна Гермоза.

— Но больше всех переживал дон Эстебан Диас. Он места себе не находил и в том, что случилось с вами, винил себя. Он бил себя в грудь, уверяя, что должен был ослушаться вашего отца и остаться с вами, несмотря на его приказания.

— Бедный Эстебан! — сказала донна Гермоза, думавшая в это время совсем о другом человеке и которую начинала утомлять болтовня ее камеристки. — Он любит меня, как брат.

— Это правда. Он поклялся своей головой, что этого никогда больше не случится с вами и что теперь он уже не оставит вас никогда и ни при каких обстоятельствах.

— О! Стало быть, он очень за меня беспокоился?

— Вы не можете себе этого представить, нинья, тем более что вы, кажется, оказались в руках самого свирепого пирата.

— Однако уверяю вас, что человек, приютивший нас, окружил нас заботой и вниманием.

— Так говорит ваш отец, но дон Эстебан уверяет, что он давно знает этого человека, что доброта его притворна и что за ней скрывается какая-то хитрость.

Донна Гермоза вдруг задумалась.

— Дон Эстебан сумасшедший, — сказала она. — Его дружеские чувства ко мне сбивают его с толку. Я убеждена, что он ошибается. Но ты заставила меня вспомнить, что по приезде я убежала, не поблагодарив его. Я хочу загладить эту невольную оплошность. Он еще в асиенде?

— Кажется, да, сеньорита.

— Ступай узнай и, если он еще не ушел, попроси его ко мне.

Камеристка проворно встала и удалилась.

— Если он его знает, — прошептала девушка, оставшись одна, — он должен будет сообщить мне то, что меня интересует.

Она с нетерпением ждала возвращения камеристки. Та как будто угадывала нетерпение своей госпожи и поспешила исполнить данное ей поручение. Не прошло и пяти минут после ее ухода, как она доложила о доне Эстебане.

Мы уже сказали, что дон Эстебан был красавец с львиным сердцем, с орлиным взором, изящные манеры которого свидетельствовали о благородном происхождении. Он вошел, поклонившись донне Гермозе дружески, без излишней церемонности, что вполне допускали его продолжительные, неизменно добрые отношения с нею, потому что он, так сказать, видел, как она родилась.

— Ах! Эстебан, друг мой, — радостно сказала она, протягивая ему руку, — я рада вас видеть! Сядьте и поговорим.

— Поговорим, — в тон ей весело отвечал молодой человек.

— Подай стул дону Эстебану, чола, и уходи. Ты свободна Камеристка повиновалась.

— О, как много я вам расскажу, друг мой! — продолжала девушка.

Эстебан улыбнулся.

— Во-первых, — продолжала она, — извините, что я убежала. Мне необходимо было остаться одной, чтобы несколько поправить мои мысли.

— Я это понимаю, милая Гермоза.

— Итак, вы на меня не сердитесь, Эстебан?

— Нисколько, уверяю вас.

— Правда? — спросила она с напускной серьезностью.

— Пожалуйста, не будем говорить об этом, милое дитя. После того, что вам довелось пережить, это вполне естественно. Это еще долго будет давать о себе знать.