Густав Эмар - Том 10. Следопыт. Перст Божий

— Вы видите, какая погода, сеньоры? — сказал дон Мануэль, — разражается гроза, как нам быть?

— Через час все дороги размоет, — ответил дон Бальдомеро. — По-моему, если ехать, то надо ехать сейчас!

— Разве этот отъезд необходим непременно теперь? — возразил дон Кристобаль, — или предвидятся новые опасности?

— Опасности угрожают нам на асиенде более, чем вне ее! — сказал дон Корнелио.

— Я не понимаю вас, — сказал дон Мануэль, — о каких опасностях вы говорите?

— Не знаю, могу ли я объясняться перед всеми?

— Мы все одинаково заинтересованы в этом деле! — резко заметил дон Бальдомеро.

— Говорите же и объясняйтесь короче, дорогой дон Корнелио!

— Ну, хорошо! Раз вы желаете, я скажу правду, сеньоры!

— К делу! К делу! — закричали все присутствующие.

— Извольте, сеньоры: нас всего на асиенде двести тридцать семь человек; затем, двести пятьдесят три лошади и тридцать девять мулов, значит, всего пятьсот двадцать девять индивидуумов.

— Сумма правильна! Дальше! — раздражительно сказал дон Мануэль.

— По уставам нашего союза асиенда дель-Энганьо должна быть снабжена съестными припасами, провиантом и фуражом на пятьсот человек и столько же лошадей в течение шести месяцев. Да или нет, кабальерос? Ведь это было выписано крупными буквами в параграфе сто семьдесят восемь нашего статута?

— Да, действительно, это написано! — ответил дон Кристобаль за всех.

— Все это и было сделано, — вскричал дон Мануэль. — Асиенда изобилует всевозможными припасами; еще четыре месяца тому назад мы позаботились с доном Кристобалем и доном Бальдомеро наполнить все кладовые и амбары.

— Мы пользовались провизией только семнадцать дней! — сказал дон Кристобаль.

— Кладовые полны припасов, — заметил дон Бальдомеро, — я сам осматривал их еще недавно.

— Позвольте, господа, — прервал дон Корнелио, — дон Бальдомеро ходил в кладовые неделю тому назад, и они были полны, не правда ли?

— Я уже сказал и повторяю то же! — гордо отозвался дон Бальдомеро.

— Ну-с, кабальерос, а я сам только час тому назад заглянул в них — они пусты!

— Пусты? Не может этого быть! — воскликнул дон Мануэль.

— Вам очень легко удостовериться: посмотрите сами — пусты они, или нет.

— Здесь какие-то недоразумение; надо действительно удостовериться, не ошибся ли дон Корнелио, — сказал дон Мануэль, — мы еще успеем уехать; однако, гроза усиливается!

В самом деле молния сверкала ежеминутно, ветер неистово ревел, потрясая асиенду до самого основания.

В эту минуту в кабинет вбежал испуганный пеон.

— Сеньоры! — закричал он. — Лошади и мулы, запертые в конюшнях… исчезли, а также исчезли и сбруи!

— Этот человек рехнулся! — сказал дон Бальдомеро.

— Вы ошибаетесь, вовсе я не рехнулся, ваша милость! — возразил дрожащий от страха пеон.

— Но это немыслимо! — воскликнул дон Кристобаль.

— Это еще не все, ваша милость; когда забили тревогу, ваши солдаты не нашли своего оружия.

— Как! И оружие похищено?!

— Решительно все!

— Странно! — проговорил дон Бальдомеро, — что тут такое делается?

— Между нами есть изменники! — воскликнул дон Кристобаль.

— Мы окружены невидимыми врагами!

— Измена! Измена! — закричали все присутствующие. И все машинально, в каком-то суеверном страхе, подошли к дону Кристобалю, стоящему перед столом.

— Полноте, сеньоры, — сказал он с презрительной улыбкой, — право, можно подумать, что вы боитесь! Что это значит?

— Это значит то, — ответил ледяной голос из самого темного угла кабинета. — Это значит, дон Мануэль де Линарес, что небо устало от ваших преступлений, и что побил час вашего суда!

— Кто смеет разговаривать так со мной? — воскликнул дон Мануэль дрожащим голосом, схватывая пистолет и прицеливаясь по направлению послышавшегося голоса.

Тогда из тени медленно вышли несколько человек, друг за другом, дошли до середины комнаты и здесь остановились.

Платеадос в ужасе следили за ними, с расширенными от страха глазами, не смея пошевелиться.

Человек, шедший во главе этой свиты, был в плаще и шляпе, поля которой не давали разглядеть его лица; его спутники остановились сзади него.

— Кто вы такие? Что вам от меня нужно? — спросил дон Мануэль дрожащим голосом. — Говорите сейчас же, или я стреляю!

— Попробуй, — холодно ответил незнакомец, — один раз тебе это не удалось, не думаю, чтобы и теперь тебе посчастливилось!

— Берегись! Дьявол, призрак, кто бы ты ни был — последний раз: отвечай, или я стреляю!

— Говорю тебе, попробуй! — вторично повторил незнакомец презрительно.

— Хорошо же! — воскликнул дон Мануэль, — пеняй же на самого себя! — С этими словами он прицелился и выстрелил. Незнакомец остался невредим.

Обезумевшие от страха платеадос столпились вместе. Дон Мануэль точно окаменел; его пальцы судорожно сжимали еще дымящийся пистолет, а глаза бессмысленно вперились в незнакомца, как будто у птицы, загипнотизированной змеей.

— А теперь, убийца, — сказал последний ледяным голосом, — посмотри-ка на меня хорошенько! Что, узнаешь меня?

Быстрым движением он сбросил с себя плащ и шляпу, его спутники сделали несколько шагов вперед, так что свет упал прямо на них.

— Дон Порфирио Сандос! — воскликнул дон Мануэль скрежеща зубами, — А, сатана! Чего ты от меня хочешь?

— Судить тебя! — спокойно отвечал тот.

— Погоди, я еще не в твоих руках — оружие пока еще со мной!

Он опять поднял свой пистолет, но тотчас же выпустил его и, спрятав голову в руки, в изнеможении опустился в кресло.

Дон Порфирио презрительно пожал плечами и, обратившись к одному из своих спутников, проговорил, указывая на платеадос.

— Капитан дон Диего, захватите этих мерзавцев. Это — сальтеадоры, бандиты, совершившие массу преступлений. Заочным решением суда они проговорены к смерти. Повесьте их всех на стенных зубцах асиенды, оставьте только двоих! — указал он на дона Мануэля и дона Бальдомеро.

Капитан поднял шляпу, — и солдаты схватили платеадос, которые даже не сопротивлялись.

Дон Порфирио, казалось, на минуту забыл о двух главных преступниках; он скрестил руки на груди и глубоко задумался.

Его товарищи смотрели на него с удивлением и беспокойством, не смея заговорить, хотя это были близкие друзья его: дон Торрибио де Ньеблас, дон Руис Торрильяс, Твердая Рука, Кастор и Пепе Ортис — все люди, усердно помогавшие ему в этой беспощадной борьбе.

Дон Мануэль и дон Бальдомеро, казалось, превратились в статуи; только их глаза, вращавшиеся в орбитах, показывали, что они живы.

Настала минута торжественного молчания. На дворе дождь лил, как из ведра; молния сверкала почти безостановочно, сопровождаемая страшными ударами грома; ветер свистел с яростью.