Густав Эмар - Том 5. Золотая лихорадка. Курумилла

Миссия de Nuestra Senora de los Angeles находилась на правом берегу Рио-Сан-Педро, в шестидесяти лье [93] Лье — французская путевая мера длины, равная 4, 44 км. от Эрмо-сильо.

Местность, на которой она располагалась, поражала впечатлительного зрителя суровым величием, наполняя его сердце ужасом и каким-то мрачным восторгом.

Увы, было время, когда в этой миссии, казавшейся кусочком рая, упавшим с неба на землю, кипела веселая и счастливая жизнь; каждый день, утром и вечером, ее обитатели возносили к Творцу свои благодарственные молитвы, звуки псалмов сливались с журчанием реки. Но теперь от этой жизни не осталось и следа: развалившиеся хижины покинуты хозяевами, церковь разрушена и клирос ее уже порос травой. Члены простой и симпатичной общины, испуганные начавшимися против них преследованиями, разошлись в разные стороны и возвращались к прежней кочевой жизни, от которой их с таким трудом удалось отучить.

В доме Бога поселились дикие звери, и шум пустыни неумолчно звучит среди безлюдных хижин и развалившихся стен. Ползучие растения быстро овладевают этими развалинами, гложут их не переставая, угрожая уже окончательно разрушить и покрыть своим зеленым саваном.

Был вечер. Река глухо журчала, переливаясь по корнепускам, небо, похожее на изумрудный дворец, блистало миллионами звездных миров, от луны струился таинственный свет, и воздух, освеженный легким дуновением ветерка, был пропитан острыми и полезными для дыхания ароматами пустыни.

Впрочем, было довольно свежо, и трое путников, расположившихся у костра, разведенного ими среди развалин, отогревались с видимым удовольствием.

Кровавый отблеск пламени играл на их суровых лицах, костюмы же были настолько странны, а окружающая обстановка настолько внушительна, что художник с радостью воспользовался бы этой группой как темой для картины.

На небольшом расстоянии позади костра четыре спутанных лошади с большим аппетитом кормились приготовленным для них месивом, между тем как их хозяева заканчивали свой скромный ужин, состоявший из ломтя дичины, нескольких кусочков сушеного мяса и маисовых лепешек; приправой ко всему служила простая вода, в которую было подмешано немного вина для устранения ее жесткости.

Граф Луи, Валентин и дон Корнелио — а это были именно они — ели с настоящим охотничьим аппетитом, не теряя ни минуты времени даром, однако легко было заметить, что наши герои чем-то не на шутку озабочены. Они беспрестанно оглядывались по сторонам, стараясь пронизать глазами спустившиеся на землю сумерки. Нередко правая рука с куском говядины останавливалась на половине дороги ко рту, а левая инстинктивно нащупывала лежавшее сбоку ружье. Вытягивая шеи, охотники внимательно прислушивались к самому незначительному шуму, анализируя малейший шорох в бесчисленном множестве звуков, порождаемых великой американской пустыней: всякий имеет свою причину и служит безошибочным предупреждением для человека, научившегося их понимать.

Ужин скоро закончился.

Дон Корнелио схватился было за свою харану, но, заметив предостерегающий жест Луи, опять положил ее на место, завернулся в сарапе и расположился прямо на голой земле.

Валентин сидел у костра, глубоко задумавшись, Луи поднялся со своего места и, прислонившись к стене, зорко глядел по сторонам.

Прошло довольно много времени, в течение которого никто не произнес ни одного слова.

Луи снова сел возле охотника.

— Странно… — проговорил он.

— Что именно? — рассеянно спросил Валентин.

— Продолжительное отсутствие Курумиллы. Вот уже три часа, как он нас покинул, не объяснив причины своего ухода, и до сих пор его нет.

— Неужели у тебя зародилось подозрение на его счет? — с горечью заметил Валентин.

— Брат, — возразил Луи, — ты заблуждаешься. Я далек от мысли подозревать Курумиллу, но его отсутствие меня беспокоит. Я искренне расположен к вождю, и меня волнует все, что может причинить ему вред.

— Курумилла осторожен, он превосходит других индейцев хитростью, и если его до сих пор нет, будь уверен — существуют на то свои причины.

— Я в этом убежден, но отсутствие вождя нас сильно задерживает, а промедление смерти подобно.

— Что внушает тебе такие мысли? Может быть, от его отсутствия зависит наше спасение. Положись на меня, Луи, я лучше знаю Курумиллу, недаром я прожил столько времени с ним бок о бок, я питаю к нему глубокое доверие и советую тебе терпеливо ждать его возвращения.

— Но если он попал в засаду, если его убили? Валентин окинул своего молочного брата ничего не выражающим взглядом и, презрительно пожав плечами, заметил:

— Курумилла попал в засаду? Курумиллу убили? Да ты шутишь, брат! Ведь ты отлично знаешь — этого никогда не может случиться.

Луи не нашелся что ответить на это замечание, высказанное с такой простодушной уверенностью.

— Однако, — проговорил граф через несколько минут, — он все-таки заставляет слишком долго себя дожидаться.

— Почему? Разве он нам зачем-нибудь нужен? Ведь ты не намерен сейчас покинуть место стоянки, не так ли? Значит, для тебя безразлично, придет Курумилла часом раньше или часом позже.

Луи с недовольным видом завернулся в свой сарапе и, расположившись на земле возле дона Корнелио, угрюмо проворчал:

— Доброй ночи.

— Доброй ночи, брат, — с улыбкой ответил Валентин. Дон Луи не мог больше бороться с усталостью и, невзирая на дурное настроение, через десять минут уже спал как убитый.

Валентин подождал еще с четверть часа, затем потихоньку поднялся, неслышными шагами подошел к своему молочному брату и, наклонившись над ним, стал внимательно прислушиваться.

— Наконец-то, — прошептал он, выпрямляясь, — а я уже не на шутку испугался, что он не заснет и всю ночь будет поддерживать со мной беседу.

Охотник поднял с земли пару пистолетов, заткнул их за пояс, вскинул ружье на плечо и, осторожно ступая среди камней и всякого рода обломков, загромождавших ему путь, бесшумно и быстро зашагал вперед, постепенно исчезая в ночном мраке.

Скоро он достиг лесной чащи, состоявшей в основном из перувианских деревьев и мескитов. Здесь охотник тщательно осмотрелся по сторонам и спрятался в кустах. Минуту спустя оттуда послышался легкий свист, повторившийся два раза через одинаковые промежутки времени.

В ответ из густых зарослей корнепусков, росших вдоль речного берега, раздался крик водяного голубятника. Он повторился два раза и уже совсем рядом, в нескольких шагах от того места, где укрывался охотник.

— Недурно, — пробормотал тот, — наш друг исполнителен, но пословица говорит, что осторожность — мать безопасности. Итак, будем осторожны, это очень полезно, когда имеешь дело с подобными негодяями. — И охотник зарядил свое ружье.