Густав Эмар - Том 4. Чистое Сердце. Флибустьеры

Мексиканец приблизился к леперо, положил ему на плечо руку и заглянул в его кошачьи глаза.

— Кукарес, я верю тебе, — проговорил он глухим голосом. — Ты меня знаешь, я выручал тебя не раз. Если ты меня обманешь, я убью тебя, как шакала.

Тигреро произнес эти слова с выражением, в котором слышалась такая глухая ярость, что даже видавший виды леперо побледнел и против воли задрожал всем телом, так как он хорошо знал человека, который говорил с ним.

— Я предан вам всей душой, дон Марсиаль. — ответил он голосом, которому напрасно старался придать твердость. — Что бы ни случилось, рассчитывайте на меня. Что надо сделать?

— Ничего. Ждать, не спать и при малейшем подозрительном шуме, при появлении малейшей подозрительной тени предупредить меня.

— Положитесь на меня. Ступайте, делайте свое дело. Я глух и нем и во время вашего отсутствия не сомкну глаз.

— Отлично, благодарю! — отвечал Тигреро.

Он выступил на несколько шагов вперед, снял реату, обернутую вокруг пояса, и сжал ее в правой руке. Затем он поднял глаза, смерил расстояние, с силой покрутил ее над своей головой и пустил на балкон, выходивший из комнаты доньи Аниты.

Петля закинулась за крюк, и реата крепко прицепилась к балкону.

— Помни же! — проговорил Тигреро, обернувшись к Кукаресу.

— Ступайте, — сказал тот, прислонившись к стене и закинув ногу за ногу. — Беру все на себя.

Мексиканец удовольствовался этим — или, по крайней мере, сделал вид, что удовольствовался. Он ухватился за реату и сделал громадный прыжок, как те пантеры, за которыми ему часто приходилось охотиться в пустыне, перехватил ее два раза и через несколько секунд был уже на балконе.

Затем он приблизился к окну.

Донья Анита спала в кресле, откинувшись на спинку.

Она казалось бледной и расстроенной, веки ее опухли от слез. Ее все-таки одолел сон, никогда не теряющий своей власти над молодым организмом. На ее бледных с голубыми жилками, словно мраморных, щеках еще свежа была полоса от скатившейся недавно слезинки. Марсиаль с нежностью глядел на ту, которую любил, не осмеливаясь войти и побеспокоить ее. Во время сна девушка показалась ему еще прекраснее. Казалось, ее окружал ореол девственности и чистоты, будто ангел порхал над ней и охранял ее святой покой.

Тигреро долго и с наслаждением любовался ею. Наконец он решился войти.

Стеклянная дверь была не заперта, а только затворена и отворилась от легкого толчка дона Марсиаля. Он сделал шаг и очутился внутри комнаты.

При виде этой комнаты и молодой девушки, такой чистой, такой спокойной, Тигреро почувствовал, что его охватывает религиозный ужас, сердце билось, как будто хотело выскочить из груди. Все еще колеблясь, обезумев от любви и волнения, он подошел и опустился перед доньей Анитой на колени.

Она открыла глаза.

— О-о! — вскричала она, увидев дона Марсиаля. — Да будет благословен Господь! Он посылает вас на помощь.

Тигреро смотрел на нее глазами, влажными от слез, грудь его трепетно и порывисто вздымалась.

Но вдруг девушка поспешно встала, к ней вернулось сознание и вместе с ним чувство стыдливости и робости, присущее каждой женщине.

— Уходите! — воскликнула она вдруг, отступая в глубину комнаты. — Уходите, кабальеро. Как вы сюда попали? Кто провел вас ко мне? Отвечайте, отвечайте же.

Тигреро покорно склонил голову.

— Бог, — невнятно проговорил он. — Бог один провел меня к вам, сеньорита, вы сами сказали это! О! Простите меня, что я осмелился так неожиданно обеспокоить вас. Я совершил великое преступление, я знаю это, но вам угрожает беда, я почувствовал, я предугадал это. Вы одни, без помощи, не имеете поддержки, и я пришел сказать вам, сеньорита, я грешен, я недостоин служить вам, но я был бы счастлив умереть за вас! Во имя Бога, во имя того, что вы любите и чтите больше всего в мире, не отталкивайте моей любви! Мои руки, мое сердце — все принадлежит вам, располагайте ими.

Слова эти молодой человек произнес дрожащим голосом, стоя на коленях посреди комнаты. Руки его были сложены с мольбой, и взгляд не отрывался от доньи Аниты. Вся душа его, казалось, хотела излиться в этом взгляде.

Дочь асиендадо остановила на молодом человеке ясный взгляд и, не сводя с него глаз, против своей воли подошла к нему мелкими шагами, все еще колеблясь и дрожа. Подойдя к нему, она с минуту пребывала в нерешительности. Наконец она положила ему на плечи свои маленькие ручки и настолько приблизила свое милое лицо к его лицу, что Тигреро почувствовал на своем лбу ее дыхание, а ее длинные черные косы нежно щекотали ему щеки.

— Итак, вы любите меня, дон Марсиаль? — проговорила она своим красивым голосом.

— О! — только и мог проговорить обезумевший от счастья дон Марсиаль.

Мексиканка еще ближе приблизила к нему свое лицо, и ее губы коснулись его влажного лба.

— А теперь, — воскликнула она, отскочив назад легким, изящным прыжком, как вспугнутая лань, тогда как лицо ее залилось румянцем от того усилия, которое она сделала над собой, чтобы победить свою стыдливость, — а теперь защитите меня, дон Марсиаль, так как перед Богом, который видит нас и судит, я ваша жена!

Тигреро выпрямился, словно обожженный этим поцелуем. Лицо его сияло, глаза блестели, он схватил руки любимой девушки и повел ее в угол комнаты, где находилась статуя Божьей Матери, перед которой теплилась лампадка с благовонным маслом.

— На колени, сеньорита, — проговорил он торжественным голосом и сам опустился на колени.

Донья Анита повиновалась.

— Пресвятая Богородица, — начал дон Марсиаль, — Утешительница всех скорбящих, Ты знаешь сердца наши, Ты видишь чистоту помыслов наших и чистоту любви нашей. Перед Тобою я называю женой своей донью Аниту де Торрес. Клянусь защищать ее и охранять против всех и всего, хотя бы мне суждено было лишиться жизни в борьбе, которую я ныне начинаю за счастье той, которую люблю и которая отныне есть моя нареченная невеста.

Произнеся эти слова твердым, решительным голосом, Тигреро обернулся к молодой девушке:

— Теперь вы, сеньорита, — сказал он.

Молодая девушка с жаром сложила руки и, подняв к святому изображению свои полные слез глаза, начала произносить прерывающимся от волнения голосом:

— Матерь Божья, Утешительница, защита моя с первых дней моего рождения, Ты знаешь, люблю ли я Тебя. Я клянусь, что все, что говорил этот человек, правда. Пред Тобою я называю его своим мужем, и другого у меня не будет.

Они поднялись.

Донья Анита повела Тигреро на балкон.

— Идите, — сказала она. — На жену дона Марсиаля не должно упасть ни малейшего подозрения. Идите, муж мой, брат мой. Человека, за которого хотят меня выдать замуж, зовут граф де Лорайль. Завтра на рассвете мы отправляемся в путь, вероятно, для того, чтобы где-нибудь встретиться с ним.