Густав Эмар - Том 3. Пограничные бродяги. Вольные стрелки

Транкиль провел Кармелу и Поющую Птичку в особое помещение, находившееся довольно далеко от того, где сидели охотники.

— Здесь, — сказал он им почти шепотом, — надо говорить как можно меньше и как можно тише, так как неизвестно, кто находится в соседнем помещении. Имейте это в виду, это может послужить вашей безопасности. Если вы захотите видеть меня и пройти к нам, то вы знаете, где мы, и легко нас найдете.

Кармела взяла отца за руку и что-то сказала ему на ухо. Тот наклонил голову и вышел, не сказав ни слова.

Когда молодая девушка и индианка остались одни, их первым побуждением было броситься друг другу в объятия. Когда этот порыв прошел, они обе опустились на землю с тем чувством довольства, которое испытываешь, достигнув, наконец, ценой неимоверного напряжения всех сил, давно желанного и необходимого отдыха.

Через час Транкиль вошел к ним.

— Мы опять едем? — обратилась к нему дочь с явным беспокойством.

— Нет, нет, я думаю даже остаться здесь до заката.

— Слава тебе, Боже! — воскликнула девушка.

— Я только пришел сказать вам, что завтрак готов и мы ждем вас, чтобы приступить к нему.

— Кушайте без нас, отец, — отвечала Кармела, — мы хотим теперь только уснуть, больше нам ничего не надо.

— Ну как хотите, усните. Я вам тут принес мужское платье, наденьте его.

— Как, переодеться мужчинами? — с краской смущения спросила Кармела.

— Так надо, дитя мое, это необходимо.

— Я послушаюсь вас, отец.

— Ну вот и отлично.

Старый охотник удалился. Скоро Кармела и Поющая Птичка крепко заснули.

Сон их был долог. Солнце уже склонялось к горизонту, когда они проснулись, совершенно отдохнув от своей усталости. Кармела, свежая и розовая, казалось, позабыла прошлую ночь, мучительную, бесконечную, бессонную, а индианка, привыкшая к лишениям, и вовсе не чувствовала никакого утомления.

Вспомнив о предстоящем переодевании, они, весело смеясь и болтая, стали готовиться к нему.

В тот самый момент, как они приготовились сбросить с себя свои платья, совсем близко от них послышались шаги. Они шарахнулись друг к дружке, как две вспугнутые серны. Сначала они подумали, что это идет проведать их Транкиль, но два отчетливо произнесенных слова заставили их насторожиться и наполнили их ужасом, удивлением и любопытством.

— Брат вождя запоздал, — проговорил чей-то голос всего шагах в двух — трех от них, — сахем ждет уже два часа.

— Простите, вождь! Вы правы, но мне нельзя было прийти скорее, — отвечал другой голос, принадлежащий, насколько можно было судить по сильному акценту, иностранцу.

— Пусть брат говорит, не теряя времени.

— Это я и хочу сделать.

В этот момент вошел Транкиль. Кармела и Поющая Птичка приложили палец к губам, давая ему знак соблюдать полное молчание. Охотник понял это, приблизился кошачьими шагами и насторожил ухо.

— Ягуар, — вновь начал пришедший, — желает, чтобы согласно данному вами обещанию вы присоединились к нему со своими воинами.

— До сих пор это было невозможно.

— Голубая Лисица! — прошептал Транкиль.

— Я должен сказать, что он обвиняет вас в том, что вы хотите изменить данному слову.

— Вождь бледнолицых не прав. Сахем не болтливая баба, не знающая сама, что говорит. Сегодня вечером сахем придет во главе двухсот отборных воинов.

— Посмотрим, вождь.

— При первом пении жаворонка воины апачей войдут в лагерь белых.

— Тем лучше. Ягуар готовит общий приступ и ожидает лишь вашего прибытия, чтобы дать сигнал к нападению.

— Вождь сказал брату, апачи не заставят себя ждать.

— Эти дьяволы мексиканцы дерутся как черти, их командир словно воспламенил их, с такой отвагой они выполняют его приказания! Черт возьми! Во всей армии только один достойный офицер, и как раз нам приходится биться против него! Плохо дело.

— Да! — отвечал огорченным тоном другой. — Он, кажется, заколдован. Уж на что наши кентуккийские карабины бьют без промаха, стрелки — других таких поискать, а ни одна пуля не коснулась еще его до сих пор.

— Подходя к этой пещере, Голубая Лисица взял скальп одного вождя гачупинов.

— А-а! — безучастно промолвил другой голос.

— Вот он; этот человек нес что-то на шее.

— Письмо? Ради Бога, — с волнением произнес другой собеседник, — что вы сделали с ним? Надеюсь, не разорвали?

— Нет, вождь уберег его.

— Вы отлично поступили! Покажите мне его, может быть, оно очень важно.

— О-о-а! Это словно лекарство для бледнолицых. Вождю оно не нужно, пусть брат возьмет письмо.

— Благодарю.

На мгновение оба умолкли. Можно было слышать, как билось сердце в груди троих слушателей.

— Честное слово! У вас счастливая рука! — с волнением заговорил вдруг собеседник индейца. — Это письмо, адресованное дону Хуану Мелендесу де Гонгора, коменданту дель-Меските, генералом Рубио. Уверены ли вы, что гонец убит?

— Голубая Лисица убил его.

— Ну, теперь я успокоился, я могу рассказать вам, что в нем содержится. Но пока надо, чтобы вы сделали вот что: как только…

Дальнейших слов уже нельзя было разобрать, так как говорившие удалились.

Кармела и индианка обернулись. Транкиль исчез, они были одни. Молодая девушка поняла из всего этого разговора очень мало, но он, тем не менее, повергнул ее в глубокие и грустные думы. Поющая Птичка со свойственной всем индейцам деликатностью не беспокоила ее.

Между тем время шло, мрак в пещере сгущался. Обе подруги, боясь остаться в темноте далеко от своих, приготовились было выйти из своего убежища, как вдруг раздались шаги и вошел Транкиль.

— Как! — заговорил он. — Вы еще не готовы? Скорее переодевайтесь в мужское платье: каждая минута стоит теперь ста лет.

Обе подруги не заставили повторять приглашения, вышли в соседнее помещение и через несколько минут появились переодетыми до неузнаваемости.

— Отлично, — сказал канадец, оглядев их, — попытаемся теперь пробраться в дель-Меските. Следуйте за мной. Молчание и осторожность.

Все восемь человек вышли из пещеры и стали пробираться во тьме, как ночные призраки.

Никто, не испытав этого, не может себе представить, что это значит — совершать путь ночью по пустынной прерии, когда каждое мгновение можно опасаться попасть в руки врага, таящегося за каждым деревом.

Транкиль стал во главе отряда, выступавшего гуськом, на манер индейцев. Иногда он пригибался к земле, полз на коленях, на животе, стараясь как можно лучше скрываться, чтобы нельзя было различить во мраке даже его силуэта. Остальные следовали его примеру. Кармела, несмотря на все трудности, шла вперед с чрезвычайной бодростью. Ни слова жалобы не слетело с уст ее, и она геройски переносила, когда острые иглы ползучих растений царапали ей руки и ноги и причиняли невыносимые мучения.