Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

— Глупая малышка, — прошептал я, — почему же ты раньше не дала мне знать?

И принялся за работу, которая отнюдь не была неприятной, хотя и преподнесла мне неожиданный и весьма болезненный сюрприз. Как только я приступил к делу, так сразу понял, почему Аннет не сняла своих сапожек. Она неожиданно обхватила меня ногами, а сапоги-то оказались со шпорами! Щетку для волос (спасибо дорогой Лоле) я на себе в этом качестве уже испытывал, но когда вас на ложе любви пришпоривают прямо по заднице, это, поверьте, совсем другое дело. Счастье еще что кровать была достаточно широка, а то бы мы с нее свалились. Избавиться от Аннет не было никакой возможности, так как она присосалась ко мне, как моллюск к корабельной обшивке, так что мне, пришлось продолжать скачки, повизгивая время от времени, пока мы, наконец, не пришли к финишу. Я был в мыле, как жеребец-фаворит на дерби.

Потом Аннет оттолкнула меня, соскользнула с постели и схватила халат. Она натянула его, даже не глядя в мою сторону, и, наконец, коротко бросила:

— А теперь убирайся.

Не проронив больше ни слова, она прошла в свою гардеробную и заперла за собой дверь.

Конечно, я не привык к такому обращению, и при иных обстоятельствах я бы пинком высадил дверь и поучил бы ее хорошим манерам, но когда в доме полно негров, невозможно было вести себя так, как будто я — ее муж. Так что я оделся, осторожно ощупывая свои раны и бормоча проклятия, и потихоньку улизнул, обещая себе, что в такой роли она больше меня не увидит.

Но, конечно же, этого не случилось. На следующий день вернулся Мандевиль, и я держался подальше от господского дома, но в конце недели он снова уехал в Хелину, чтобы встретиться с партнерами по бизнесу. У меня оставалась всего неделя и стоило заняться своими делами, игнорируя мадам Аннет, но этого не позволила моя натура. Еще ни одна женщина не выгоняла меня с таким презрением, тем более такая надменная карлица, которая в постели ничего особенного из себя не представляла. Конечно, это было нелогично, но тот, кто изучает философию аморальности, должен руководствоваться извращенными правилами. Во всяком случае, я начал ходить кругами возле нее уже на следующий же день после отъезда Мандевиля. Ну что ж, Аннет по крайней мере была белой, интересной и, за исключением личика, весьма лакомым, хоть и миниатюрным, кусочком.

К моему удивлению, она уже не фыркала на меня, хотя и не принимала с распростертыми объятиями. Мы обсуждали состояние дел на плантации, которые я использовал как повод для визита, и когда я становился понастойчивее, она охотно отдавалась мне, но всегда без улыбки, молча, с одной только ожесточенной холодной страстью, что особенно меня уязвляло. Как я вспоминаю сейчас, это было чертовски странно: если я пытался после этого завести с Аннет какой-то легкий разговор, она сидела отрешенная, насупившаяся и едва удостаивала меня словом. И, заметьте, теперь уж на ней вообще ничего не было одето, даже ее сапожек — уж я-то об этом позаботился.

Наконец, я отказался от попыток понять ее — отчасти заинтригованный, отчасти раздраженный. Мой опыт общения с женщинами, осмелюсь предположить, был весьма обширен и разнообразен. Были такие, что дрались за то, чтобы я им достался, а за некоторыми приходилось гнаться — всех возрастов, сложения и цветов кожи. Я занимался любовью в кроватях и на сеновалах, в чаще леса и купе вагонов, во дворцах и в конюшнях, даже в санях (это было в России, в лютый мороз), в ванных и на бильярдных столах, в погребах, армейских лагерях, на скаку — в крытых фургонах и даже в библиотеке Колледжа Тела Господня в Кембридже, что, похоже, является своего рода рекордом. Иногда я сожалел, что летательные аппараты были изобретены лишь на склоне моей жизни, но сегодня прогресс движется столь быстро, что за всем не угонишься.

Так или иначе, из всей этой толпы женщин я смог припомнить только троих, которые не хотели мило вести себя после этого, если, конечно, на что-либо другое оставалось время. Первой была Нариман, мой афганский цветок лотоса, но она была, так сказать, вынуждена полюбить меня и к тому же хотела меня убить. Второй была королева Ранавалуна, но, кроме того, что она была немного сумасшедшей, ей еще нужно было заниматься государственными делами, что также могло послужить некоторым извинением. Аннет Мандевиль стала третьей, и я полагаю, что ею не владело ни сумасшествие, ни жажда убийства. Но кто знает? Сомневаюсь, чтобы она в любом случае могла быть интересным собеседником, — несмотря на свое высокое происхождение, она не получила хорошего образования.

Впрочем, она была достаточно алчной, чтобы доставлять себе наслаждение, и когда стало ясно, что поездка Мандевиля в Хелину может затянуться, я посещал ее в каждый из трех оставшихся дней. Безусловно, это было глупо, потому что повышало шансы на разоблачение, но когда я высказал свои сомнения вслух, отметив, что ни один из негров, надеюсь, все же не догадывается о цели моих визитов в дом, Аннет неприятно рассмеялась и сказала:

— Да какая разница, пусть хоть вся плантация говорит об этом! Ни одно из этих черных животных не посмеет издать и звука — они знают, что с ними за это будет.

Зная мадам Аннет, я не хотел даже думать о том, что это могло бы быть, но поскольку она чувствовала себя столь беззаботно, я не видел причин и самому беспокоиться, так что беззаботность моя все росла. У меня вошло в привычку открывать одно из окон в спальне так, чтобы мы могли слышать, если кто-нибудь будет приближаться к дому со стороны дороги. Но на третий день я забыл это сделать, и мы не услышали стука копыт по мягкой траве.

К тому времени мы только что прискакали к финишу. Аннет лицом вниз лежала на кровати, как всегда, молчаливая и сосредоточенная, а я пытался вызвать в ней хоть какие-нибудь теплые чувства, заведя веселый рассказ и легонько похлопывая ее по бедрам. Неожиданно она напряглась под моей рукой, и в то же мгновение в коридоре перед нашей комнатой раздались шаги и послышался голос Мандевиля: «Энни! Хэлло! Энни, голуба моя, вот я и дома! Я привез…» — тут двери распахнулись, и он застыл на пороге, а его широкая улыбка сменилась гримасой ужаса. Я смотрел на Мандевиля поверх крупа распластавшейся Аннет, раскрыв рот от удивления и вмиг окаменев от страха.

— Боже мой! — ахнул Джонни. — Негодяй!

Ну, что ж, я не раз слышал нечто подобное как до, так и после. Конечно, такое высказывание не добавляет решительности. Но вряд ли среди живых найдется мужчина, который при этом может быстрее меня впрыгнуть в панталоны. Я вскочил с кровати и бросился к окну еще прежде, чем последнее слово сорвалось с губ Мандевиля, и уже почти успел застегнуть пояс, как вспомнил, что до земли мне пришлось бы лететь добрых двадцать футов. Я повернулся, как загнанная в угол крыса, как раз когда муженек Аннет уже догонял меня, размахивая бичом и ревя от гнева. Я увернулся от удара и проскользнул мимо него к дверям, на мгновение замерев на пороге и в панике оглянулся. Взбешенный плантатор летел уже прямо к постели, и с криком «Грязная шлюха!» он снова взмахнул бичом. Однако Аннет, которая успела лишь привстать на колени, коротко бросила: