Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Долго ли коротко ли, но мы провели за обсуждением всю сиесту, и к концу этого времени я уже не видел решительно никаких причин, препятствующих приняться за дело, не откладывая. Бабенка она оказалась смышленая и изложила все гладко: мне предстояло добыть для путешествия двух лошадей – они понадобятся к утру – и собрать необходимые вещи. Для этого требовались деньги, а у нее имелось почти сто долларов – чаевые , полученные от довольных клиентов в Орлеане и тут, в Санта-Фе, – для начала этого нам хватит за глаза. Мне предстояло перенести наши вещи в летний домик, и следующей ночью, когда веселье достигнет кульминации, мы должны встретиться у задней калитки и отправиться в путь. Сказать по правде, не имелось никаких веских причин делать это тайком, но чем меньше глаз, тем лучше. Как правило, я большой охотник провернуть нож в ране, но к Сьюзи питал слабость, к тому же не забыл, насколько круто она обошлась с Джоном Черити Спрингом. У меня не было желания попасть по причине женской мстительности в лапы вышибал-лакеев.

На следующее утро я прикупил превосходного мерина-араба для себя и мула для Клеонии, оставил их на время в конюшне на южной стороне Плазы и остальную часть дня посвятил последним приготовлениям. Ближе к вечеру чемоданы уже лежали в летнем домике, так же как винтовка и револьвер. Потом, в память о минувших днях, я подкараулил Сьюзи за туалетным столиком и задал ей жару, как когда-то в Орлеане. Когда все кончилось, она даже расплакалась, и последнее мое воспоминание о ней – это как она сидит, затянутая в корсет, переводит дух и охает от удовольствия, а рядом стоит бокал с портвейном. «Я выпью за твое здоровье в „Сайдер-Селларс“, старушка», – подумал я и закрыл дверь.

В игровом зале вечер тянулся ужасно медленно, зато в спальнях, судя по звукам, было «свистать всех наверх!». В несколько минут двенадцатого я вышел и направился к беседке; не знаю почему, но сердце мое колотилось как бешеное. Я надел шляпу и сунул револьвер в кобуру. Под соснами раздался хруст, послышались шаги, и вот Клеония, придерживая у шеи накинутый на голову плащ, уже рядом со мной. Глаза ее сияли на казавшемся бледным из-за полутьмы прекрасном личике. Едва не плача от возбуждения, она обвила меня руками, я с жаром расцеловал ее и ласково облапал. Все было при ней, и, как это всегда случалось при наших свиданиях, я затрепетал от предвкушения.

Из дома доносились звуки музыки и приглушенные взрывы смеха. Приказав ей сидеть смирно, я выскользнул через заднюю калитку, чтобы убедиться, все ли в порядке. Один конец переулка выходил на улицу, ведущую к Плазе, – там горел свет и мелькали люди, зато другой был погружен в кромешную тьму. У стены за моей спиной раздался шорох, я обернулся, уронив сердце в пятки, и тщетно пытался нащупать рукоять револьвера – от стены отделилась худая, гибкая, как кошка, фигура. Я судорожно вздохнул, когда свет упал на размалеванное лицо, горящие, словно угли, глаза и двойные перья индейца племени навахо.

Не успел я пошевелиться, как показались еще двое – пара одинаковых, обнаженных по пояс призраков. Я хотел закричать, но тут сзади донесся тихий шепот; обернувшись, я со вздохом облегчения разглядел маленького священника. Тот протягивал мне кожаный кошель.

– Две тысячи долларов, как договорились. Где она?

Я был настолько ошарашен, что просто кивнул на ворота. В этот миг ко мне вернулся голос:

– Боже милостивый, индейцы!

– Разве не вы сегодня говорили, что понадобятся люди – иначе по-тихому нам ее не унести.

Священник махнул навахам и те бесшумно проскользнули в калитку. Послышался приглушенный всхлип, легкий стук, словно передвигали кресло, и вот они уже снова в переулке. Один из индейцев нес на плече трепыхающуюся Клеонию, тогда как другой придерживал ее за лодыжки. Вожак обмотал ей голову плотным одеялом, потом буркнул что-то священнику и троица дикарей, не издав ни звука, растаяла в темноте. Я ухватился за стену и обрушился на священника:

– Бог мой, при виде этих скотов меня чуть удар не хватил! Я думал, вы приведете своих…

– Я же сказал, поддавшись вашим настояниям, что мой патрон – Хосе Кучильо-Бланко – Хосе Белый Нож. Что же удивительного в том, что он послал за ней своих воинов? Быть может, их вид внушил вам опасения за ее судьбу? В таком случае позволю себе заметить, что у вас имелось довольно времени, дабы поразмыслить над долей будущей жены вождя навахо.

– Я не ожидал увидеть этих размалеванных монстров в темноте, вот и все! – с жаром заверил его я. – Но слушайте: он впрямь намерен жениться на ней? Как вы думаете?

– Да, но по своему обряду. Да и какая разница? Вернемся к двум тысячам – желаете пересчитать? Ах, и расписочку будьте любезны. – С этими словами мелкий ублюдок сует мне перо и бумагу. – На случай, если возникнут какие-нибудь вопросы насчет продажи. Но это немыслимо: жене Белого Ножа вряд ли представится возможность появиться в этом городе. Как и в любом другом, если на то пошло.

Я подмахнул документ: «Б.М. Комбер, лейтенант королевского флота в отставке».

– Отлично, падре, надеюсь супруг будет относиться к ней хорошо, ну и все такое. Хочу сказать, если бы не ваша сутана, я бы ни за что… Кстати, – не стерпел я, поскольку просто умирал от любопытства. – Как-то не пришлось спросить прежде: не находите вы немного странным, что, будучи священником, занимаетесь поставками женщин для дикарей?

Он сложил расписку.

– В долине Дель-Норте у нас множество миссий. Это значит, что жители большого количества деревень смотрят на нас, как на защитников. Кучильо-Бланко это знает, да и как ему не знать, когда его головорезы все предшествующие годы разоряли и грабили эти поселения? Он приходит в Санта-Фе, слышит про прекрасных белых женщин, чьи тела продаются; ему нравятся белые женщины…

– Вообще-то, если по совести, она не совсем белая – наполовину француженка, наполовину черномазая…

– Для него сойдет за белую. Однако вождь опасается, что индейцу женщину не продадут, поэтому шлет к нам гонца: достаньте для меня белую скво – и миссии и деревни будут оставлены в покое. На сезон. Стану ли я колебаться, покупая шлюху, и так отдающуюся любому за деньги, если таким образом могу спасти души – десятки душ мужчин, женщин, детей? Если это грех, я готов держать ответ за него перед Господом.

Я видел, как блестели в полутьме его глаза.

– А вот вы, со своими двумя тысячами, – что вы скажете Богу, когда он призовет вас на суд? Какими спасенными душами сможете вы оправдаться?

– Даже не знаю, падре, – пожал я плечами. – Быть может, Клеония обратит вождя навахо в христианство?

Когда он ушел, я забрал из беседки свои пожитки и поспешил к многолюдной Плазе. В конюшне я навьючил мешки на мула, пересыпал «орлов» в свой пояс-кошелек и выехал из города по дороге на Альбукерке. Не могу сказать, что не сожалел об отсутствии Клеонии – смышленая девица, в постели хороша и собеседник отличный, но слишком уж ушлая, да и когда бы удалось ей здесь, между Санта-Фе и Эль-Пасо, заработать для нас две тысячи – когда рак свистнет?