Джон Биггинс - Австрийский моряк

Киль новой лодки был заложен в Триесте в начале 1909 года, с отставанием от графика на несколько месяцев. Но «Стабилименто» продолжало питать недовольство проектом, и недовольство это усилилось сверх меры, когда начальник военно-морского штаба не сумел заложить необходимые деньги в бюджет 1909 года. Главной причиной было то, что венгры пронюхали о затее и пригрозили заморозить все военные ассигнования на год в имперском парламенте. «Чепуха, — успокоил директоров начальник штаба. — Продолжайте строить, и даже если денег не будет, вы всегда сможете продать лодку иностранному покупателю, поскольку сейчас все заинтересованы в субмаринах». Короче говоря, за пять лет между спуском на воду и нашим знакомством, U-8 предлагали Голландии, Бразилии, Португалии, Китаю, Норвегии, России, Турции и даже, как мне говорили, Боливии, которая собиралась задействовать ее против перуанцев на озере Титикака. В последнем случае U-8 наверняка установила бы рекорд по высоте погружения над уровнем моря для подводных лодок. Однако бензиновые двигатели уступали место дизелям, и конструкция мистера Холланда устаревала на глазах. В итоге весь этот проект был с отвращением заброшен. Двигатели, причинявшие постоянную головную боль, сняли, а лодку оставили ржаветь в углу верфи. Потом в июле 1914 года началась мобилизация. Корпус торопливо извлекли на свет божий, отбуксировали в Фиуме и оснастили новыми моторами «Аустро-Даймлер». Тоже бензиновыми, поскольку дизельные оставались в дефиците. Затем лодку снова спустили на воду, ввели в строй как U-8 и отправили в Полу, где из нее предстояло сделать боевой корабль.

На практике этот процесс оказался более затруднительным, чем ожидалось. До момента моего приезда он тянулся четыре месяца, и за это время сменилось два капитана. В те дни, когда подводные аппараты оставались предметами столь загадочными и полуэкспериментальными, недостатка в нештатных ситуациях на борту субмарин не наблюдалось. Уж тем более с такой жертвой кораблестроительного аборта как наша U-8. Текли клапаны, тек корпус, текли аккумуляторы, засорялись топливопроводы и фильтры, коленвалы заклинивало, а жиклеры карбюраторов забивались. Мы, мой экипаж и я, работали сутками напролет, чтобы ввести корабль в строй. Поначалу вся эта затея казалась безнадежной. Однако мало-помалу, к концу апреля нам удалось свести технические проблемы к уровню, при котором U-8 могла дойти до Венеции без необходимости тащиться обратно на буксире.

Моя команда представляла собой причудливое собрание людей. Впрочем, любой австро-венгерский экипаж неизменно служил вавилонским столпотворением, поскольку набирался из представителей всех племен и народностей черно-желтого лоскутного разнообразия, какое являла собой наша империя. На суше все обстояло проще — хотя официальным языком k.u.k. Armee являлся немецкий, в повседневном обиходе каждый полк мог использовать язык, которым владело большинство его солдат, и все офицеры обязаны были им владеть. А вот на флоте рекрутов распределяли по кораблям без оглядки на язык, поэтому даже на маленьком судне мог собраться комплект из всех одиннадцати официально признанных национальностей двуединой монархии. На U-8 служили, если мне не изменяет память, представители девяти народов, а на U-26, которой я командовал в 1917 году, присутствовал полный набор, да вдобавок еврей, цыган и трансильванский сакс — ни одна из этих групп не имела официального статуса.

Оглядываясь назад, я удивляюсь даже не тому, что k.u.k. Kriegsmarine оказались способны воевать хорошо — причем почти до самого конца, но что они вообще смогли воевать. Для отдачи команд мы использовали немецкий язык, хотя многие говорили на нем как на иностранном, с диким акцентом и вывернутой наизнанку грамматикой. По временам мы прибегали к k.u.k. Marinesprache — причудливому жаргону, составленному в равных частях из немецкого, итальянского и сербо-хорватского.

Костяк флота составляли, разумеется, хорваты — привычные к морю обитатели прибрежных деревушек и остров Истрии и Далмации, — зачастую едва грамотные, зато прирожденные моряки, которые с лодкой учились управляться едва ли не раньше, чем ходить. Технические специальности обслуживались за счет персонала из австрийских немцев, чехов и итальянцев, а всяко-разные посты заполнялись представителями других национальностей. Это покажется безумием, согласен, но каким-то образом на борту U-8 эта система работала. Прежде всего потому, что все мы все до единого вызвались служить на подводных лодках добровольно, и еще потому, что нам повезло заполучить двух первоклассных старшин-старослужащих.

Правой моей рукой на U-8 был наш Tauchf?hrer — старшина погружений, или, как его называют на субмаринах английского королевского флота, diving coxswain. Это унтер-офицер, который при погружении управляет рулями глубины, а в остальное время отвечает за дисциплину, припасы и вообще гладкое течение дел на судне. Эту должность занимал штабсбоотсман Мартин Штайнхюбер. В свои тридцать семь он был старшим в нашем экипаже и имел двадцать пять лет выслуги. Он был женат, имел двоих детей и домик на окраине Полы. Уроженец Тироля, он очень походил на классический образ жителя гор: матовые светло-голубые глаза и голова почти идеальной сферической формы. «Чтобы скатываться с Альп без вреда для здоровья», — подшучивали мы. Штайнхюбер представлял собой довольно редкую птицу среди австро-немецких моряков, будучи протестантом. Дело в том, что его маленькая деревенская община обитала в столь труднодоступной горной долине, что контрреформация и князь-епископ Зальцбургский так и не смогли до нее добраться. Одному небу вестимо, что побудило Мартина отправиться в море, вместо того, чтобы сидеть наверху, строгая деревянные игрушки и отращивая зоб, но нам тут без сомнения повезло. Наш таухфюрер всегда точно знал, что надо делать и как.

Со штабсмашиненвартером Йозефом Легаром вы уже, помнится, знакомы. То был чех из Ольмюца, что в Северной Моравии, недалеко от моего родного города. И хотя мы никогда не разговаривали иначе как по-немецки (беседа между офицером и унтером по-чешски считалась бы весьма неуместной), общность национальности облегчала взаимопонимание между нами. Превосходный был человек, этот машиненмайстер: дальновидный, бесконечно изобретательный и невыразимо добродушный. В самой неприятной или опасной ситуации он неизменно смотрел на вещи с веселой иронией, рассматривая происходящее как неудачную шутку судьбы. Подозреваю, Йозеф приходился дальней родней композитору Францу Легару [11] Франц Легар (1870-1948) — знаменитый австро-венгерский композитор, автор множества музыкальных произведений, среди которых наибольшую известность получила оперетта «Веселая вдова» (1905). , отец которого происходил из тех же мест. Однако в остальном совпадение имен никак не подчеркивалось, кроме факта, что хозяйка скобяной лавочки, которую с нашим механиком связывало взаимное влечение, неизбежно получила прозвище «Веселая вдова». Я по меньшей мере трижды представлял его к повышению до звания инженерного офицера, только ничего из этого не вышло. До самого своего конца габсбургские вооруженные силы держались за ветхие понятия об имперской офицерской касте.