Джон Биггинс - Австрийский моряк

Но эти мрачные мысли улетели далеко прочь в те первые часы 1917 года, когда я лежал в постели с Елизаветой (находящейся на седьмом месяце беременности) в квартире моей тетушки в Вене. Миллионы гибли на полях сражений; великие империи рушились у нас над головами. Но когда мы лежали в тишине в те немногие отпущенные нам часы, ощущая зарождающуюся новую жизнь, казалось, ничто не имеет значения, кроме падающих на подоконник снежинок.

— Кого ты хочешь? — спросила она, смеясь, — мальчика, чтобы вырастить еще одного Радецкого, Шварценберга или принца Евгения Савойского, приносящих славу монархии и новый блеск фамилии Прохазка? Наверняка кавалера Рыцарского креста Марии Терезии, не меньше?

— Нет, — ответил я, — хочу девочку, такую же умную и красивую, как ее мать, пусть она вырастет и станет министром-социалистом, и всю жизнь будет пытаться вбить хоть толику смысла в головы всех дураков, с одобрительными возгласами отправляющих своих детей на бойню.

Думаю, страстность этого ответа (недалекого от измены со стороны габсбургского офицера) удивила меня даже больше, чем Елизавету. Возможно, война начинала беспокоить меня больше, чем я это осознавал. Но мы только что вернулись с новогодней вечеринки, где я встретил знакомого - кавалера Рыцарского креста Марии Терезии, оберлейтенанта Оскара Фримла, героя сотни подвигов с кинжалом, гранатой и шипастой дубинкой в окопах фронта Изонцо. Он спас мне жизнь несколько месяцев назад после вынужденной посадки на ничейной полосе. Но теперь Фримл представлял собой жалкое зрелище: с бегающими глазами, нервно смеющийся, с трясущимися руками, вздрагивающий от малейшего шороха. Когда мы расставались, я заметил темный мокрый след у него в паху. Он странно умер несколько недель спустя.

На следующее утро я вернулся в Полу, чтобы воссоединиться с U26 и завершить приемочные испытания. Перед отъездом я отвез Елизавету на вокзал, чтобы посадить на поезд до Кракова. Она уехала, собираясь остановиться неподалеку от Мысленицы, у моей кузины Изабеллы и ее мужа. Нынешняя Вена - неподходящее место для будущей матери. Иза и ее муж Анджей, инженер-электрик, были очень порядочными, разумными людьми - единственные среди моих польских кузенов, до которых мне было дело, и я не сомневался, что они позаботятся о моей жене и ребенке. Они владели немалым поместьем, и, в любом случае, ситуация с продовольствием там не столь уж плохая.

Экипаж U26 почти не изменился по сравнению с тем, который плавал со мной на борту U8 и U13, за исключением того, что теперь он состоял из девятнадцати человек вместо пятнадцати. Лодки BII были гораздо крупнее своих предшественников, и это означало, что можно иметь экипаж побольше, чтобы облегчить бремя службы во время долгого патрулирования. В частности, мы могли теперь позволить себе третьего офицера, тем самым организовав трехвахтовую систему вместо утомительных четырех часов вахты и четырех часов отдыха, как на борту «окарины». Выбор флотского командования пал на девятнадцатилетнего венского аристократа, только что окончившего подготовительные офицерские курсов военного времени.

Его звали фрегаттенлейтенант Франц Ксавьер Бодрин де ла Ривьер, граф д'Эрменонвиль. Вы, несомненно, ждете от меня слов, что с его происхождением и ничтожным морским опытом он стал большой головной болью: в лучшем случае глупая, вызывающая улыбку некомпетентность; в худшем - высокомерная некомпетентность сноба. Но дело обстояло с точностью до наоборот. Граф оказался отличным парнем: добродушным, всегда вежливым и тактичным, пользовался авторитетом у матросов и благодаря многочисленным довоенным яхтенным круизам разбирался в морском деле. Он знал, когда следует говорить, а когда промолчать, отличался неизменной добросовестностью, одним словом, обладал всеми задатками отличного офицера-подводника. Он происходил из семьи французских дворян-эмигрантов, поступивших на австрийскую службу в 1790-х годах, так что несмотря на звучную фамилию, по сравнению с Шварценбергами или Эстерхази они были довольно захудалыми.

Между прочим, полагаю, это нечто такое, чего люди в Англии не вполне понимают: Центральная Европа в те дни роилась мелким дворянством, обладающим немногим больше, чем титулы, которые переходили всем детям, и которые было почти невозможно потерять. Старая Австрия была снобистским обществом, но его снобизм был благородного, старомодного вида, не то что социальная нестабильность более энергичных стран.

Я хорошо помню, в каком шоке пребывал году примерно в 1906-м при первом визите в Берлин, когда увидел в парке небольшие таблички «NUR FÜR HERRSCHAFTEN» - «только для лиц дворянского происхождения», а затем узрел двух дюжих прусских полицейских, избивающих плоской стороной сабель какого-то работягу за невнимательность к одной из этих табличек. В Австрии подобного почти не наблюдалось. На самом деле, в моё время, несмотря на всех этих баронов таких-то и дворян сяких-то, габсбургский офицерский корпус в основной массе состоял из представителей среднего класса, вероятно, даже в большей степени, чем его британский эквивалент. Однажды я обругал своего второго офицера, барона фон Месароша де Нагимешаро-Шаза, мадьярским помещиком. Он этому сильно удивился.

— Что? — сказал он. — Мой старик - чиновник венгерского Министерства путей сообщения. Мы продали своё имение евреям еще в 1874-м. Единственная земля, которой мы сейчас владеем, находится в шести горшках герани на балконе нашей квартиры.

Но простите меня; я опять отвлекся от рассказа. Теперь мы могли себе позволить третьего офицера, у нас также появилось помещение для дополнительных механиков. Среди них оказался один из самых замечательных людей, которых я когда-либо встречал: матрос машинного отделения Моритц Файнштейн. Отпрыск хорошо обеспеченной еврейской семьи, он нашел убежище на флоте в 1914 году после отчисления из Венской медицинской академии по подозрению в проведении абортов. Его номинальное звание — старшина-электрик, но на самом деле он служил санитаром и ремонтником всего и вся на борту U26.

Мало того, что отлично способствовало поддержанию бодрого духа - иметь в команде почти полноценного доктора, но Файнштейн оказался хорошо осведомлен обо многих других полезных вещах, обычно не включенных в учебный план для австро-венгерских военно-морских офицеров - например, как погладить брюки без утюга, как удалить влагу из биноклей и излечить похмелье. Я предложил рекомендовать его для производства в офицеры — он был резервистом еще довоенного периода, но Моритц отказался, предпочитая какое-то время не высовываться, в надежде, что выдвинутые против него обвинения будут сняты после окончания войны. Мне говорили, что евреи обычно избегают моря, но Файнштейн казался предрасположен к службе на подлодке. Возможно, это из-за подсознательной веры, что прокуратура до него здесь не доберется.