Альберто Васкес-Фигероа - Земля бизонов

— Скажи, что у нас есть амулеты, которые навсегда отгонят злых духов.

— О чем это ты, черт побери? — растерянно спросил Сильвестре Андухар.

— Ты просто предложи им четыре мощных амулета, которые они потом смогут обменять на соль или на что угодно, а об остальном я сам позабочусь.

Когда Сильвестре Андухар перевел хозяевам столь неожиданное предложение спутника, краснокожие, посовещавшись, заявили, что если эти амулеты и впрямь мощные и действенные, они согласны на сделку.

Сьенфуэгос вышел наружу, нашел толстый стебель тростника, наполнил его порохом, замазал глиной с обоих концов, после чего вернулся в дом, поднес его к огню и принялся нараспев произносить какую-то тарабарщину, сопровождая слова загадочными жестами.

Решив, что стебель достаточно нагрелся, Сьенфуэгос бросил его в огонь, воздев руки к небу и призывая на помощь богов.

Тут же раздался взрыв, стебель разлетелся на куски, которые тут же разметало в разные стороны, а вверх поднялся столб такого густого, черного и едкого дыма, что «те, кто притворяется женщинами», дико завизжав, выскочили из хижины как угорелые, промчались по берегу и бросились в воду, чтобы поскорее добраться до противоположного берега.

Андухару потребовалось все его красноречие, чтобы убедить хозяев — «бог грома» не явит свой истинный облик до тех пор, пока они его не позовут. Спустя полчаса они вернулись — мокрые, дрожащие, жалкие и усталые, с облепившими головы влажными волосами и потеками краски по всему телу.

Глядя на канарца со смесью страха и восхищения, они не могли не признать, что амулет человека-змеи так же великолепен, как и его необыкновенное мужское достоинство.

В последних словах туземцев прозвучала мольба:

— Если бы ты остался с нами, то стал бы настоящим королем прерий.

С этого дня Андухар завел привычку дразнить Сьенфуэгоса: он вытягивал губы трубочкой, словно в поцелуе, и называл его «мой сладкий король прерий».

Аркебуза Васко Барросо оказалась страшно тяжелой, громоздкой, неудобной, да притом еще и весьма коварной: при каждом удобном случае она пыталась отстрелить руку, ухо или выбить глаз. Только попасть из нее в неприятеля, если бы тот оказался в пределах досягаемости, было крайне сложно.

От нее было много шума, но мало толку.

Из нее никого не удавалось убить, зато многих удалось напугать.

Уже давно остались далеко позади безутешные сискво, которые простились с ними со слезами на глазах, хватая за руки «повелителей богов грома» и пытаясь всучить им как можно больше подарков, непреклонно отвергнутых. Теперь друзья сидели на берегу очередного ручья, пытаясь превратить эту ржавую и бесполезную штуковину в нечто стоящее того, чтобы тащить ее с собой долгие недели, а то и месяцы.

Первым делом они тщательно почистили аркебузу, оттерли песком от ржавчины и смазали оленьим жиром.

Затем надсекли кору ближайшего дерева и пропитали его клейкой смолой тонкую веревку, которую затем окунули в порох. Частицы пороха прилипли к смоле, а когда веревка высохла, в их распоряжении оказался превосходный самодельный фитиль.

Они нашли ветку, совпадающую по диаметру с калибром аркебузу. От ветки они отрезали кусочек, заточили его с одного конца и с осторожностью обмазали глиной, а потом высушили на солнце.

Таким образом они получили форму для отливки. После этого, еще раз тщательно всё обмерив, разожгли костер и поставили на него свой единственный котелок, бросив в него три крупных золотых самородка.

Потребовалось немало времени, еще больше дров и поистине титанические усилия, чтобы поддерживать огонь, прежде чем удалось расплавить металл и перелить его в отверстие, проделанное в глиняной форме.

В итоге, разбив форму, они получили восемь кусочков металла, более или менее похожих на пули, которые затем отшлифовали камнем.

Андалузец не смог удержаться от ехидного замечания:

— Сомневаюсь, что нам удастся кого-нибудь убить такой пулей, но если все же удастся, это будет богатый покойник — он отправится в могилу с тремя унциями золота в теле.

После утомительного и трудного дня они забылись беспробудным сном, пока незадолго до рассвета канарца не разбудил странный и тяжелый запах, расползающийся по равнине, молчаливый предвестник близкой угрозы. Сьенфуэгос встревоженно потянул носом воздух, как охотничья собака.

Затем в недоумении потряс за плечо громко храпевшего товарища.

— Сильвестре! — прошептал он. — Сильвестре, проснись! Что тут за чертова вонища?

Тот моментально вскочил на ноги, потянул ноздрями воздух и воскликнул:

— Чертова? Как бы не так! Ни один черт так не воняет, кретин! Это запах бизонов!

С минуту они молча и неподвижно стояли, озираясь, пока наконец не разглядели в тусклом свете гаснущих звезд, как на них надвигается живая стена огромных животных выше их ростом. Бизоны медленно, но неумолимо приближаясь. Между путниками и стадом оставалось не больше пары десятков метров.

В таких обстоятельствах им лишь оставалось как можно быстрее взобраться на дерево и устроиться там, как обезьяны, на достаточно крепких ветках, способных выдержать их вес.

Рассвет застал их сидящими верхом на ветках, откуда они изумленно наблюдали, как все пространство внизу превратилось в бесконечный живой ковер всевозможных оттенков коричневого, дико ревущий и дурно пахнущий.

По правде сказать, канарцу нынешнее его положение очень напоминало те далекие времена, когда он наблюдал, как пенятся за кормой волны, оставляя за кораблем широкий след, тающий вдали.

И теперь всякий раз, когда очередная «волна» в виде бизона весом в семьсот килограммов ударялась о ствол дерева, словно о борт корабля, он яростно напрягал спину, заставляя мускулы держаться изо всех сил, чтобы не сорваться с ветки и не рухнуть зверю прямо на рога.

— Как ты думаешь, сколько их здесь? — спросил наконец Сьенфуэгос.

— Чего проще? — рассмеялся андалузец. — Посчитай, сколько ног, и раздели на четыре.

— А если среди этих тварей попадется трехногая?

— Тогда отними один.

— Так ты этому научился у краснокожих?

— Ну что ты! Краснокожие умеют считать лишь пальцы на руках. Всё, что больше десяти, они называют «много».

— И что же, теперь придется проторчать тут весь день?

— И всю ночь — если, конечно, ты не соизволишь спуститься и попросить у них разрешения пройти.

Немного погодя, раз уж им не осталось ничего другого, кроме как сидеть на дереве, андалузец фальцетом затянул старую песню, в свое время весьма популярную в тавернах Санта-Доминго.

Королева Анакаона,

Как любил говорить Охеда,

Знавший ее лучше всех на свете:

«Богиня среди богов,