Василий Седугин - Князь Рюрик

Рерик видел, как отец, дядя и другие на башне с трудом сохраняют спокойствие, но заметно было, как волнение всё больше и больше охватывало их: вот отец машинально несколько раз разгладил тонкие усы, вот дядя вынул наполовину и вновь задвинул в ножны свой меч, иные тоже делали какие-то непроизвольные движения.

Наконец к городу кинулись штурмующие подразделения. Вражеские воины ловко и быстро стали приставлять лестницы к стене и карабкаться наверх. И аут возбуждение охватило защитников. Они уже не прятались за ограждение, а становились открыто в пространстве бойниц и орудовали кто как мог: кто-то баграми сталкивал лестницы со стены, другие лили на головы врагов кипяток и смолу, иные, перевесившись через край, в упор расстреливали их из луков. Никто уже не думал о своей безопасности, у всех было одно стремление — не допустить вражеских бойцов в город и любыми путями и средствами уничтожить их!

Рерик, прижавшись к задней кромке башенного зубца, с трепетом наблюдал, как стремительно пролетали над ним камни, стрелы и дротики, слышал доносившийся снизу рёв разъярённой толпы, крики и стоны, звон металла, и все эти звуки периодически перекрывались грохотом таранного бревна.

У передних зубцов башни плотно стояли воины; они наклонялись и работали руками так, будто на реке пробивали прорубь, ухали, охали, выкрикивали крепкие словца, подбадривали друг друга. Иногда некоторые из них падали на помост, отползали в сторону, морщась или крича от боли, а другие оставались лежать неподвижными, их за руки-ноги уносили по лестнице вниз. Всё это Рерику было и интересно, и страшно одновременно, он следил за всем, стараясь не упустить ничего из виду.

Ряды защитников редели.

Внезапно над краем башни появилось бородатое лицо сакса с дико вытаращенными глазами. И тут же Годлав с внезапно потемневшими глазами, как-то странно вытягиваясь, вдруг рванулся к противнику, стремительно взмахнул мечом — голова вражеского воина отделилась от туловища и покатилась по помосту. Рерик, боясь пошевелиться, заворожённо смотрел на неё, замечая, как тускнеют широко открытые глаза, а из среза мяса вытекает глянцево блестевшая на солнце тёмно-красная кровь…

Отец со странно неподвижным лицом повернулся к Рерику, его круглые глаза непонимающе уставились на сына, потом он вдруг закричал срывающимся голосом:

— Что здесь делает дитя? Почему он здесь оказался? (Как будто не сам привёл его на башню ранним утром!) Убрать немедленно!

Рерика подхватили дюжие руки воинов и потащили вниз. Он был настолько поражён всем виденным, что не сопротивлялся и молча и покорно дал упрятать себя в каком-то закутке крепостной стены.

Годлав между тем, чувствуя во всём теле дрожь возбуждения и всё ещё судорожно сжимая в руке меч, осматривал крепостные стены, стараясь определить, как идёт сражение, не сумели ли где-нибудь прорваться вражеские воины на стену. Но защитники стояли твёрдо. Он бросил взгляд на город. В трёх или четырёх местах полыхали пожары. Что горело — дома ли горожан или терема бояр или купцов — разбираться было некогда; заметил только, что там бегали люди, значит, можно рассчитывать, что распространения огня на весь город не допустят.

С разных участков обороны прибегали бойцы, сообщали, как складывались дела. Как он и ожидал, не выдержал отряд Микелича. Опытным взглядом заметил Годлав там какое-то замешательство, ещё непонятно было, что произошло, ещё не показались на помосте вражеские воины, но, чувствуя недоброе, он слетел по лестнице к сидевшей вдоль стены княжеской дружине, выдохнул:

— За мной! Мечи к бою!

И — точно: навстречу, выпучив бессмысленные, разверстые ужасом, незрячие глаза, бежало несколько человек, не слыша криков князя. Он не стал их останавливать, чтобы не терять времени, а по лестнице выскочил на помост: здесь увидел несколько саксов, теснивших защитников, освобождавших место для лезущих снизу всё новых и новых вражеских воинов.

— Эх, я вас! — не удержался он от восклицания и полоснул мечом первого попавшего. Тот рухнул без звука, успев схватить судорожным движением отваливающееся плечо.

Мимо пробежали его дружинники, оттеснили от противника; началась молчаливая свирепая рубка, прерываемая иногда глухими выдохами, хрустом разрубаемых костей. Помост быстро был очищен от врагов, тела сброшены вниз.

— А где Микелич? — спросил Годлав.

— Погиб Микелич, — эхом ответил кто-то. — Вон там мы его положили.

И князь увидел старейшину. Тот лежал возле расщеплённого деревянного заграждения, свернувшись калачиком; в груди у него торчала стрела, она пробила тонкую, изношенную кольчужку напротив сердца; смерть, как видно, наглупила мгновенно, на лице убитого было выражение лёгкого удивления и успокоения одновременно.

«Погиб из-за своей скаредности и прижимистости, — невольно подумал Годлав. — Вечно он на всём выгадывал, сородичей во всём ущемлял, копил богатства. Зачем они теперь ему?»

И почему-то стало неловко и даже стыдно за те недоброжелательные слова, которыми он встретил Микелича с отрядом; надо было не тогда корить, а раньше приехать к нему в родовое поместье и потребовать получше вооружить своих воинов…

С тяжёлым чувством Годлав вернулся на главную крепостную башню.

— Ну что, князь, кажется выстояли? — встретил его Дражко, поблескивая весёлыми глазами. — Натиск слабеет, кое-где противник отступил. Скоро отхлынет повсюду.

— Ты так думаешь? — отстранённо ответил Годлав и подошёл к краю башни. Поле боя было как на ладони. Действительно, саксы и даны поспешно бежали к своему лагерю, провожаемые победными криками защитников. Возле стены лежали кучи трупов, разломанные лестницы, проносились невесть как оказавшиеся здесь осёдланные лошади.

Князь устало спустился прямо на помост.

— Дядя, посмотри на город, много пожаров?

— Да нет, всего два осталось. Но там копошатся люди, думаю, справятся.

— Слава богам. — Годлав сделал какое-то неопределённое движение руками. Потом собрался, тяжело встал, произнёс: — Пусть объявят неприятелю, что можно убрать раненых и убитых. Да и нам надо заняться тем же самым…

Отступая, вражеские воины пытались отвезти назад таран, однако его колеса соскользнули с досок и глубоко увязли в рыхлой земле; охрана ушла, а следом разбежалась и прислуга. Тогда Годлав приказал открыть ворота, таран облили смолой и подожгли. Долго он дымил, распространяя вокруг горький, едкий дым.

Три дня враг отдыхал и собирался с силами. На четвёртый день всё повторилось в той же последовательности: сначала к крепости подошли лучники и начали засыпать её защитников тучей стрел, а потом по лестницам полезли штурмующие. Но на сей раз к ним прибавились морские суда. Первый ряд их высадил несколько отрядов на пристани, где и завязалось ожесточённое сражение; второй ряд забрасывал стены и город камнями и горящими пиками. Защитники в ответ посылали огненные снаряды, и вот уже многие корабли запылали. Но врагам удалось захватить пристань, и они стали карабкаться по крутому берегу к крепостной стене. И в этот момент Годлав бросил против них свою дружину. С копившимися днями свирепостью и яростью дружинники по крутой обрывистой круче свалились на головы разрозненных данов и в короткой схватке уничтожили большинство их; лишь немногие успели спастись на кораблях, которые поспешили уплыть в море.