Василий Седугин - Князь Рюрик

Слуги быстро разносили еду и питьё, которых было в изобилии. Вот воевода хлопнул в ладоши, и в палату трое слуг внесли богатые подарки князю: тут были и ценные шкурки пушных зверюшек, и искусно расшитая одежда и обувь, и — особо — драгоценности: браслеты, золотые цепи, кольца. Слуги кланялись Трувору и говорили:

— Чтобы тебе, князь, здравствовать!

Пир разгорался. В палате становилось весело, шумно. Трувор довольно много съел и выпил, стеснение его прошло. Он шумно сопел, изредка кидая любопытные взгляды на гостей. Внимание его привлекали женщины, которые сидели рядом с мужчинами и принимали активное участие в гулянье. Он тотчас выделил самую красивую из них. Она сидела недалеко от него, как видно, между отцом и матерью, вела себя скромно и сдержанно. У неё были нежные очертания лица, большие выразительные глаза, привлекательные пухлые губки. Одним словом, красавица. Трувор вздохнул: такие девушки были не для него. Он в них влюблялся, но они в него — никогда. Он мог только мечтать о подобной прелестнице, и он уже привычно стал представлять, как подходит к ней, приглашает в круг, а она, таинственно улыбаясь, павой плывёт перед ним, изредка одаривая его нежным, влюблённым взглядом.

Он оторвался от своих грёз, принялся за новый кусок жареной говядины. В это время явились музыканты с гуслями, гудками, сопелями, сурьмами, домрами, волынками, медными рогами и барабанами и ударили во всю силу; слуги и меньшая дружина кинулись в пляс.

Знатным плясать было не положено, они продолжили разговоры. Трувор почувствовал, как в груди расплывалась какая-то необыкновенная радость, палата вместе с людьми поплыла перед глазами. Ему захотелось петь. Раньше, когда он веселился на пирушке, его всегда просили исполнить какую-нибудь песню. Он к этому привык, и ему сейчас тоже хотелось показать своё умение. Он тяжело встал, отодвинул в сторону кресло и направился к музыкантам. Дождавшись, когда они закончили играть очередную пляску, подозвал гусляра и попросил:

— А ну-ка подыграй мне!

Он повернулся к сидящим за столом, выпрямился и, устремив взор куда-то в угол палаты, запел чистым, звонким голосом:

За столом сразу стало тихо. Голос Трувора, нежный и немного скорбный, хватал за сердце, от него по телу пробегала дрожь, он вызывал грусть и печаль, заставлял думать о чём-то хорошем и несбывшемся, звал куда-то в необъятные дали и немыслимую высь, сулил что-то хорошее, о чём мечталось, чего хотелось каждому в жизни. Тотчас некоторые пригорюнились, кое-кто стал утирать слёзы. Вдруг один из старых воинов громко стукнул кулаком по столу, так что зазвенела посуда, и проговорил по-пьяному надрывно:

— Эх, мать честная, и зачем я живу?..

Когда Трувор закончил пение, в палате долгое время стояла тишина. Слышно было даже, как за окном ворковали голуби. Потом кто-то всхлипнул, кто-то уронил ложку, и она звякнула о тарелку. Трувор недоумённо оглядывался вокруг, приходя в себя. А потом вдруг в палате возник шум, он нарастал, все дружно стали хвалить его за пение, некоторые подбежали, схватили за руки и повели к столу, стали наливать ему в кубок вина, чокаться с ним, выпивать. А он стоял среди них, высокий, толстый, с ещё бледным от волнения лицом и тихо, умиротворённо улыбался.

Когда он сел на своё место, его за плечи обнял воевода и стал говорить в пьяном откровении:

— Покорил ты меня своим пением, князь! Не скрою, встретил я тебя с недоверием большим и подозрением великим, показался ты мне человеком алчным и корыстолюбивым. Но теперь вижу, ошибался! Увидел я сейчас в тебе душу чистую и беспорочную. Верным слугой твоим буду, требуй от меня всё, что надобно, исполню со старанием и прилежанием!

В палате стало душно. Трувор решил прогуляться на свежем воздухе. Протолкнулся среди разгорячённых плясунов, вышел на крыльцо. День клонился к вечеру, стояла удивительная тишина, даже листва деревьев замерла, всё готовилось к ночному отдохновению. Трувор взглянул на догорающее красное солнышко, почему-то вздохнул и побрёл вдоль улицы, ни о чём не думая, лишь наслаждаясь умиротворением и покоем и в природе, и в своей душе. Скоро он вышел к воеводскому терему: улица имела форму кольца. Он этому нисколько не удивился, все города строились, приспосабливаясь к крепостным стенам, своей защите от бесчисленных врагов. Он уже хотел войти в помещение, как увидел ту девушку, которая понравилась ему на пиру. Она стояла возле дерева и смотрела на него. Его поразили её выразительные глаза, их взгляд из затемнённых глазниц был весёлым и доброжелательным. Он некоторое время колебался, подойти к красавице или уйти прочь, потому что была она очень красивой. Но что-то внутри его подтолкнуло, он сделал шаг и, внутренне замирая, приблизился к ней. Он молча с высоты своего роста смотрел на её ладненькую фигурку, прелестное личико. Она тоже разглядывала его, хитровато и задорно, и он чувствовал, что чем-то понравился ей.

— Ах, князь, — наконец сказала она, — как ты дивно пел!

Он пробормотал что-то невнятное и маловразумительное, переступил с ноги на ногу, всё более и более подпадая под её очарование.

— Наверно, все девушки сходили с ума, когда слушали твои песни! — продолжала она, и слова её звучали искренне, без насмешки.

Он сделал неопределённый жест рукой и наконец произнёс:

— Может, пройдёмся?

Она кивнула в знак согласия и пошла немного впереди его. Она была в светло-жёлтом шёлковом платье с отложным кружевным воротничком, перехваченном расшитым золотом поясом, по спине струилась толстая коса, перевязанная голубой лентой; на ногах у неё были сафьяновые башмачки под цвет платья. «Боярская дочь, — определил Трувор. — Волосы заплетены в одну косу, значит, незамужняя. Но лет ей уже много, может, все двадцать…»

— Меня зовут Снежей. А тебя, князь?

— Трувором… В детстве звали Трубором, а на острове Руяне, куда мы перебрались с братьями, стали меня величать Трувором. Так у них принято… Почему-то.

— А меня тоже дома как только не зовут: и Снежком, и Неженкой, и Снежаной. Кому как нравится…

— А папа твой?

— Боярин Рача.

— Он не принуждает тебя выйти замуж?

— Нет. После того как мой жених погиб в обороне города, он не заговаривает о свадьбе.

Помолчали. Трувор спросил осторожно:

— Ты до сих пор любишь своего бывшего жениха?

— Да, я его очень любила и много плакала после его смерти. Но сейчас стало забываться…