Виктор Смирнов - Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

Они деловито поднялись на второй этаж, поглядели из окон на участок, большую поляну. Кое-где на яблонях еще светились фонариками светлые налитые антоновки.

И вновь Кольцов обратил внимание на несколько кучек тряпья по углам одной из дальних комнат.

— Корову будет где выпасать, — удовлетворенно продолжал Павло. — Стекла вставим, двери я и сам починю, печки подмажу, камин почищу — нехитрое дело. Перезимуем. Руки-то есть!

И он показал детям свои расплющенные работой лапищи с черными, угольными линиями судьбы.

— Вот, бывает, задумаешься, замученный делами: и на что она была нужна — революция, когда вокруг разруха. А теперь вот погляжу, и веселье к сердцу подступает: а ради детей революция. Когда на одной стороне богатые, а на другой беднота, очень тяжело детенку вырастать. Душой мается, ломать все хочет. А подрастет — и в пьянство, в злобу. Нет, все по-другому наладим!

Они вновь вышли во двор, решили получше оглядеть участок. В саду меж деревьями лежали осыпавшиеся яблоки, многие были надкушены. Павло сорвал с дерева желтовато-зеленое яблоко.

— Антоновка. Королевское яблоко, — сказал он. — Если по-хозяйски, то собрать бы их — знаменитые компоты можно зимой варить.

Кольцов прошел дальше, к малиннику. И вдруг заметил, что из чащобы на него смотрят чьи-то глаза.

— Эй, ты кто? — спросил Кольцов.

Кусты вновь протрещали, и глаза исчезли.

— Ну выходи, не бойся! — приказал Кольцов.

После некоторой паузы, после каких-то шепотков, из чего Кольцов заключил, что в чаще не один человек, раздался мальчишеский голос:

— А я и не боюсь!

— Ну так выходи. Будем знакомиться.

— А бить не будете?

— А говорил, «не боюсь», — улыбнулся Кольцов.

Кусты еще раз протрещали, и перед Кольцовым встал рыжий конопушный пацаненок в лохмотьях, с цигаркой в зубах.

— Гляди, Павло! Хозяин дома объявился. — И спросил у мальчишки: — Здесь живешь?

— Ну! — неопределенно ответил беспризорник.

— А что же другие не выходят?

Мальчишка помолчал, потом ответил:

— Мы думали, буржуи какие приехали.

— Откуда тут буржуям взяться?

— Так на антомобиле.

Из кустов появились еще трое таких же оборванных и грязных мальчишек. Стали рядышком с первым. Один из вновь возникших из кустов был такой же рыжий и конопушный, как и первый их знакомый. Похоже, они были близнецы.

— Брат, что ли? — указал Кольцов на второго рыжего.

— Ага. Младший. Мамка сказала, на два часа. Серый.

— Да нет! Скорее уж рыжий, чем серый, — улыбнулся Павло Заболотный.

— Серый — это мы его так зовем. А вообще-то он Серега. А вот этот — Санька Свист. А вон тот черненький — Цыган. Он и взаправду цыган. А зовут его… Тебя как зовут, Цыган?

— Ромка.

— Ну а тебя-то самого как? — спросил Павел у первого беспризорника.

— По натуре? Или как пацаны зовут?

— А как ты хочешь, так и будем звать. Лучше, конечно, как папка с мамкой звали.

— Тогда — Митька. А пацаны меня Змеем зовут.

— А меня, стало быть, Павлом Андреевичем, а его тоже Павлом, но Егоровичем, — представился Кольцов. — Вот и познакомились.

— Теперь о главном надо договориться, — сказал Павло Заболотный. — Как вы тут есть хозяева, то я и хочу вас спросить: возьмете нас к себе на постой?

— Это как же — на постой? — спросил Митька, он в этой компании, вероятно, был за старшего.

— Ну будем жить вместе. Я своих сюда перевезу. Вон в машине еще двое вашего ответа ждут… Словом, одной семьей будем жить. Коммунией. Я свою коровку привезу, молочко всегда будет. Свинок заведем, — стал объяснять Павло.

— Коммунией? — не понял Серега.

— Ну как же! Дело к коммунизму идет. Все будет общественное… Кому-то же надо начинать. Вот мы и начнем!.. Ну так как?

Беспризорники ответили не сразу. Стояли, переминаясь с ноги на ногу. Поглядывали на Митьку.

— А то мы другой дом займем. Тут пустых много, — сказал Павло и незаметно подмигнул Кольцову.

— Да чего тут думать! — согласил Митька. — Ежели коммуния, так мы, конечно, за.

— По рукам! — сказал Павло и протянул руку Митьке. — Только теперь так. Не каждый сам за себя, а все — за всех. Это понятно?

— А чего ж тут понимать! — за всех ответил Митька.

— Тогда вот вам первое задание. Собрать все яблоки! Надкусанные, червивые — отдельно: коровка поест. А остальные мы посушим и зимой такие компоты заделаем — прямо объедение! И вообще! Приберитесь тут в доме, во дворе! Стекло я привезу…

Когда они покидали дачку, хозяйственный Павло подобрал по дороге кусок фанеры. В сумке у него нашлись и анилиновый карандаш, и молоток, и гвозди. Не жалея карандаша и собственного рта, вмиг ставшего синим, он жирно вывел на фанерке «Дом охраняется Укр. ЧК» и прибил ее к покосившимся воротам.

— Вот, — сказал он удовлетворенно. — Замежевал. Сегодня же выправлю мандат на перевозку и поеду за своими. Они тут недалеко, за Змиевом, в Тараканьей слободе.

Через три дня Кольцов привез детей в Основу к Павлу Заболотному. Ворота уже висели прямо. На лужайке паслась корова с телкой. У дома и у сарая слышалось тюканье топоров. Мальчишки-беспризорники под руководством седобородых, непризывного вида мужичков тесали бревна, латали дачку, вставляли окна, рубили высохшие деревья на дрова. Одна из труб в доме дымила, и пахло вареной капустой, шкварками. Раздавались детские голоса. Это детишки Павла Заболотного осваивали свое новое жилище.

Павло вылез из колодца, весь в древесной трухе, мокрый — менял венцы.

— Видал команду? — спросил он, указывая на плотников. — За десять дней пообещали все привести в божеский вид. Работящие мужики! И пацаны к делу приобщаются!

— Где ты их набрал? — спросил Кольцов.

— С тюрьмы. Самогонщики. Я им пропозицию сделал: чи в камере сидеть, чи на воздухе поработать.

Он вытер руки, поздоровался.

— Привез свою команду?

— Привез.

— Ты вот что. Мне список для довольствия в ЧК подписывать. — Павло со значением прищурил единственный глаз. — На какую фамилию записывать будешь? По мне, так лучше бы на твою. В ЧК твоя фамилия звучит.

— Я понимаю. И все равно надо у них спросить. Маленькие, но люди.

Кольцов, по правде говоря, не решался говорить с Колей на эту тему. А Катя была еще слишком мала. Лишать ребенка отцовского имени — все равно что лишать памяти. Но и оставлять их с прежней фамилией вряд ли имело смысл. Конечно, при коммунизме никто не будет обращать внимания на анкетные мелочи: национальность, вероисповедание, профессия родителей. Но ведь до этого еще надо дожить!

Павел высадил детей из машины. Коля готов был зашмыгать носом, но сдержался. Катя еще и вовсе не понимала, что наступает минута прощания.

— Вот что, Коля, — серьезно сказал Кольцов, — хочу с тобой посоветоваться. Не хотите ли вы взять мою фамилию? И отчество?