Виктор Смирнов - Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

Но все равно — придет день. На следующий год ожидается невиданный голод — это Лева видел по заброшенным полям и огородам. Люди иссякнут просто физически, перестанут воевать, потому что для войны надо много сала, ой как много, иначе руки перестанут держать винтовку и глаза не увидят прицела.

Коммунистический город, тоже смертельно голодный, победит вымирающее мелкобуржуазное село и заставит его жить как велено. Вот тогда возьмут Левку и приведут к трибуналу и о многом спросят: как жил, что делал? И хотя многое мог бы сказать Левка в свое оправдание, смерти Кольцова ему не простят. А жить Левке хотелось. Все его могучее тело было создано для действия, борьбы и радости жизни.

Никак не выходил из головы полномочный комиссар. Скольких послал на смерть — о них не думал. А этот тревожил. Не так себя вел, как другие. Даже когда Нестор Махно сказал ему, что сегодня же расстреляют, ничего не изменилось ни в его лице, ни в поведении. И когда хлопцы руки вязали, он лишь провел взглядом по махновским командирам и задержался на нем, на Левке Задове. И Левка, который никогда ни от кого не отводил глаз, выдерживал любую дуэль взглядами, тут вдруг опустил голову. Может, Кольцов хотел дать какой-то знак? Или что-то сказать?

Нет, не то. Если бы ему было что сказать, он сделал бы это раньше, еще до того, как его отвели к батьке…

Под эти невеселые мысли Левка махнул жестяную пол-литровую кружку самогона, в общем, сколько просила душа, и позвал Феню — петь украинские песни. С Феней познакомила Левку последняя, четвертая по счету жена батьки, бойкая и сообразительная Галка Кузьменко. Галкина подружка сразу понравилась Левке: щирая украинка, бровастая, румяная, грудастая, веселая, а уж как «писни спивае» — заслушаешься.

Феня Павленко вскоре стала Левкиной зазнобой, военно-походной женой. Ей пришлось выучиться и кашеварить на сто человек, и из карабина стрелять, и из ручного «льюиса» не давать промаха по кавалерийской лаве.

И сейчас Лева попросил Феню прийти. Приказывать — ни боже мой. Феня и Галка не из тех, кому приказывают: анархических, свободных взглядов. Когда Феня пришла, он попросил заспивать ему что-нибудь эдакое, для души, для серденька.

Феня посмотрела на багровое после горилки лицо Левки, потеребила вихры, помогла стащить сапожищи с необъятных ног и сняла со стены гитару:

Всей своей широкой душой Левка любил украинские песни. Хоть мать и учила его в детстве своим, еврейским жалостливым песням, учила идишу, да только давно забыл Левка и эти напевы, и язык, и обычаи: с двенадцати лет по донецким заводам, среди сотен пришедших из деревень хлопцев, которые после тяжелой и нелюбимой работы в шахтах и в горячих цехах хватали по склянке горилки и спивали, спивали…

Постучали. Феня, раздосадованная, что ее перебили, запустила левкиным сапогом в дверь. Но через короткое время снова постучали, еще громче и настойчивее. Левка, ругаясь, стал обуваться, Феня повесила на стену гитару.

Вошли двое хлопцев, ввели комиссара — как с того света.

Левка протер глаза. Потом обрадовался: живой все же.

— Вот! Комиссар хотять шо-то важное сказать. Чуть уже было их не шлепнули, так они мигом все вспомнили, — сказал конвоир.

— Оно как в дуло заглянешь, так и чего не знал — вспомнишь, — добавил второй.

— Ладно балачки разводить! — громыхнул Задов. — Все геть отсюда. И тебя, Феня, ласково попрошу удалиться.

Кольцов, не дожидаясь приглашения, сел на стул. Ждал, когда Левка придет в себя. Вот когда пригодились уроки работы в чужих тылах — Павел сидел, ничем не выдавая своего волнения. Как будто не с расстрела привели, а с дружеской вечеринки.

Наконец Левка спросил:

— С чем пожаловал обратно, комиссар? Помирать стало страшно?

Кольцов хмыкнул, выдержал еще минуту молчания:

— Правду хочешь? Правда такая. Не думал я, что вот так сразу, без скрупулезного допроса, пулю в лоб. Не по уму. Непрофессионально, наконец. Думал, попугать решили… Махно — ладно, он на мне крест поставил. В нем злоба говорит, он за братьев своих всему миру хочет отомстить! Но ты-то, Лев Николаевич! Контрразведка — твой кусок хлеба. Не даром ли ты его ешь?

— Но-но, — сжал кулаки Левка, — трошки потише. Больно разговорчивый стал… Есть шо сказать — говори, нет — хлопцев погукаю.

— Передать тебе хочу… привет…

Лева напрягся, ожидая дальнейших слов Кольцова.

— Не догадываешься, от кого?

— Нет.

— От Якова Григорьевича.

Задов хотел что-то сказать, глотнул воздуха, но передумал, из осторожности решил послушать, что комиссар скажет еще.

— Вот ты все спрашивал у меня, не скажу ли я что-нибудь тебе напоследок? А я ждал, что ты мне скажешь.

— Что же ты хотел от меня услышать? — спросил Задов.

— О дислокации дивизий ВОХРа, о Дзержинском, о чем хочешь ты меня спрашивал, а вот о здоровье Якова Григорьевича Блюмкина не спросил. А ведь тебя очень интересует, как он там? При власти ли? Почему на связь не выходит? Вестей не шлет?

Задов сумел взять себя в руки и теперь снова сидел перед Кольцовым, развалясь на стуле и выставив перед собой пудовые кулаки.

— Не выходит на связь, — значит, я ему пока не нужен, — сказал Задов.

Это был тот миг, которого ждал Кольцов. Интуиция его не подвела. Задов связан с Блюмкиным, и, значит, он, Кольцов, сейчас может попытаться изменить всю ситуацию в свою пользу! Только очень осторожно. Не переиграть бы!

— Вот видишь, а выходит — нужен… Ну как ты думаешь, Задов Лев Николаевич, дорогой, — спокойно и тихо, но и с определенным нажимом, как с подчиненным, продолжил разговор Кольцов, — как ты думаешь, почему ваша дурацкая свадьба, с Мишкой Черниговским, из которого невеста — как из собачьего хвоста сито, вдруг в четыре утра наваливается на комиссара ВЧК, который идет по предместью один, в час, когда даже собаки спят, без всякой охраны, и почему-то при нем и новенькое удостоверение, и новенький орден… Какой-то очень странный комиссар — и ведет себя хуже последнего дурня… Часто ли ты слышал, чтоб военнослужащий в таком ранге без охраны, просто так, в самое лихое предрассветное время шастал по окраинным городским улицам? Приключений искал? Это Грицько или там Опанас, приняв по литру горилки, могут по улицам шляться, но не полномочный комиссар… Вот и реши задачку, в чем тут секрет?

Левка перекатил свою круглую голову с одного крутого плеча на другое. Слушал, не перебивая.

— Не кажется ли тебе, Лев Николаевич, что комиссар и те его сотрудники, которых «свадьба» не заметила, заранее знали, что по городу шастают махновцы, что они тынялись по Сумской. Скажу по секрету, чекисты хотели на этот раз всю эту вашу «свадьбу» прихлопнуть, но потом возникла необходимость встретиться с Задовым, с тобой то есть, и попросить тебя еще об одном одолжении. Вот почему комиссар и оказался на пути этой вашей дурацкой «свадьбы».