Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства. Том 1. Книга 1. Под чужим знаменем. Книга 2. Седьмой круг ада

Она встретила Митю совсем случайно на улице, рассказала ему все, что имела право рассказать о Павле Кольцове и о себе. Митя пожаловался на свою горемычную и несложившуюся жизнь. Родители его умерли, и обитал он теперь у своей тетки. Был женат, но семейная жизнь не сложилась. Служил в почтово-телеграфной конторе, а с приходом белых стал работать в пекарне. В армию его не брали из-за болезни позвоночника…

Жил он на Гоголевской улице, рядом с почтовой станцией. Далеченько…

Было очень рано, когда Наташа вышла из дому. Дождь прошел, улицы были чисто вымыты, над бухтой плавал туман. Сонный перевозчик на ялике переправил Наташу и еще нескольких, тоже сонных, попутчиков к Графской пристани. Наташа, чтобы запутать возможных филеров, пошла пешком вверх, к Владимирскому собору, по Синопской. Но, оглянувшись, в собор не зашла.

Пожилая женщина в черном, широко размахивая веником, прибирала с каменных щербинистых ступеней паперти нанесенный дождем мусор. Заслышав Наташины шаги, она распрямилась и проводила девушку укоризненным взглядом: ну и молодежь пошла, лба не перекрестит на храм Божий, бежит неизвестно куда в такую рань и глаз не поднимает!..

На Большой Морской Наташа села в первый, свеженький еще трамвайчик, поехала к Новосельцевой площади. Бронзовый Тотлебен возвышался над пеленой тумана, а фигуры солдат на постаменте были скрыты. Наташа перешла площадь и оказалась на Гоголевской.

Узкий двор был пустынен, но в застекленной веранде домика горел свет. Наташа постучала и тут же спохватилась: если откроет Митина тетка, особа крайне подозрительная и любопытная, придется как-то объяснять столь ранний приход. Но дверь открыл сам Митя. Увидев ее, явно обрадовался — на его худощавом, смуглом лице появилась полуулыбка, черные глаза потеплели.

— Наташа? Как я рад! Проходи! — И тут, поняв, что Наташа пришла в такую рань неспроста, посерьезнел, спросил встревоженно: — Ты что, Наташа? Да проходи, проходи! — Он провел девушку в маленькую, тщательно прибранную комнату. — Садись, рассказывай.

— Видишь ли… у нас с Павлом есть друг. Семен Красильников. Вчера мне принесли вот это… — Она вынула из кармана и протянула Мите записку. — Он в Джанкое, в лагере.

Охватив взглядом содержание записки, Митя спросил:

— Насчет дяди, это какой-то шифр, что ли?

— Наверное, он предлагает такую легенду, чтобы у меня было право о нем ходатайствовать.

— Да-да, пожалуй. И что же ты решила?

— Ехать в Джанкой. Я должна… Я обязана…

— Да, конечно, — согласился Митя. — Но что ты сделаешь одна? Допустим, я поеду с тобой. Но и я… Вот если бы кто помог!.. В Джанкой проехать не просто, там прифронтовая зона. Но это, допустим, можно устроить. А дальше?

Митя замолк, напряженно что-то обдумывая.

— Я тут недавно встретил Лизу Тауберг. Интересовалась, где ты, что ты… Ты ведь, кажется, училась с Лизой в гимназии? И даже, помнится, дружила?

— Да.

— Хорошо, если бы ты возобновила ваши отношения.

— При чем тут Лиза Тауберг? Что она может?

Митя упрямо тряхнул головой:

— Тауберги многое могут, если захотят. Но главное, что у них бывает жена Слащова. Живет днями.

— Говорят, он — страшный человек, Слащов!

— При чем тут это! — даже рассердился Митя. — Главное, что, если он захочет, вашего друга тотчас же освободят. Ведь лагерь этот… Я слышал — туда бросают, по существу, смертников, оттуда редко кто возвращается.

Слова его о лагере и о необходимости ехать к самому Слащову окончательно расстроили и напугали Наташу. И все-таки теперь перед ней забрезжила хоть какая-то надежда. Решительно отказавшись от предложенного Митей чая, Наташа заторопилась к бывшей подруге по гимназии…

Двухэтажный белый особняк Таубергов стоял на Чесменской улице, неподалеку от резиденции Врангеля.

Лиза встретила Наташу восторженно, сразу же увела в свою комнату, затормошила, засыпала вопросами и упреками: почему так долго не заходила? Наташа рассказала Лизе об умершем отце, о том, что из всех родных у нее теперь остался лишь дядя по маме, которого почему-то схватили и бросили, как пленного, в лагерь под Джанкоем…

Лиза, внимательно слушая ее, время от времени сочувственно ахала. От волнения и тревоги за Семена Алексеевича Наташа вдруг расплакалась. Лиза начала утешать ее… и тоже завсхлипывала. Обнявшись, поплакали вместе.

— Ну что мне теперь делать? — беря себя в руки, сказала Наташа. — Ведь и у него, кроме меня, никого нет — никто не поможет! А я…

И опять они обе заплакали.

— Ну хватит, Наташенька! — сказала Лиза. — У тебя вон нос покраснел даже… Представляю, на кого я похожа!

Она слабо улыбнулась. Заговорила опять, оживляясь с каждым новым словом и оживляя надеждой на успех Наташу:

— Это хорошо, что ты к нам пришла! Я постараюсь тебе помочь. Мама, правда, на несколько дней уехала в Ялту, но это даже лучше… Я сейчас же поднимусь к Нине Николаевне, попрошу ее. Она добрая, она не откажет. И Яков Александрович ее слушается. — Лиза направилась к двери, но тут же вернулась. — А с кем ты поедешь? На кого еще выписывать пропуск? В Джанкой без пропуска не пустят!

— Я поеду одна.

— Нет, мы поедем вдвоем! — Глядя на Наташу, Лиза рассмеялась: она была довольна, что так ловко придумала, — мы поедем вместе и освободим твоего дядю Семена!

— Боюсь, Лиза, это не так просто…

— Ты мне не веришь? — Лиза от досады даже каблучком притопнула. — А вот увидим! Сейчас!.. — И выбежала.

Вернулась она быстро — раскрасневшаяся, довольная. Протянула Наташе записку, торжествующе выпалила:

— Вот!

Наташа осторожно взяла отливающий глянцем листок. Крупным почерком через весь лист было написано: «Яков, помоги девочкам! Юнкер Нечволодов».

— Это что ж за юнкер? — не поняла Наташа.

Лиза расхохоталась:

— Ты, верно, вообразила молодого человека? Это так в армии называют Нину Николаевну, Ниночку. Яков Александрович зовет ее еще Анастас. Это когда она жила там, у большевиков, у нее было второе имя — Анастасия. Необыкновенная женщина, а лет ей не больше, чем нам. Она там подпольщицей была. Вот ты могла бы быть подпольщицей?

— Ну что ты! — сказала Наташа.

— И я не могла бы… А потом она вырвалась к нашим и попала в армию, к Якову Александровичу. Она была у него ординарцем, все время в боях, дважды ранена. Романтично, да? — Лиза заговорила шепотом. — А сейчас, похоже, у нее ребеночек будет. Вчера врач приходил. А они еще не венчанные, некогда, ты представляешь? Но она все равно хочет на фронт. К нему! Любит! Вот ты его увидишь… Мы поедем туда вдвоем, это так романтично. Немедленно — в Джанкой…

На грязном и шумном вокзале было много военных, преимущественно офицеров: нижние чины если появлялись здесь, то ненадолго. На двух девушек, одетых в длинные юбки и шерстяные жакеты, обращали внимание. Девушек никто не провожал, а это выглядело необычным. Да и красивы они были: обе большеглазые, светловолосые. Их принимали за сестер. Внимательный наблюдатель заметил бы, что в темно-серых глазах Наташи светится строгая пытливость, а в линиях красивого лица чувствуется скрытая энергия, твердость. Лиза, напротив, отличалась мягкостью, доброй улыбчивостью. Впрочем, молодым офицерам наблюдательность в таких случаях несвойственна, да и противоестественна. Не мудрствуя лукаво, они старались каждый по-своему обратить на себя внимание красивых девушек: одни — гордостью осанки и мужественным выражением лица, другие — белозубыми, с откровенным восторгом улыбками, третьи — бесцеремонностью, назойливо пытаясь завязать знакомство. Надо отдать должное Лизе, наглецов она умела ставить на место.