Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства. Том 1. Книга 1. Под чужим знаменем. Книга 2. Седьмой круг ада

— Это называется: из огня да в полымя, — покачал головой Вильчевский. — Избавившись от одной скандальной истории, мы попадем в другую. Извините за солдатскую прямоту, господин Федотов, но я не вижу гарантий!

— Они есть. Во-первых, на наших с вами договорах уже не будет столь неосторожной визы главнокомандующего, похожей на мину замедленного действия. Во-вторых, не в интересах нашего банкирского дома, чтобы об этой сделке узнали союзники.

— Да, но если Сергеев тем не менее… — неуверенно начал было Вильчевский.

— Он ничем больше не напомнит о себе! — решительно и жестко сказал Фролов. — Я повторяю: и в этом, и во всем другом мы гарантируем строжайшее соблюдение тайны.

«Вроде бы действительно порядочный человек, — подумал Вильчевский. — Не согласимся — потеряем важного делового партнера. Останемся в окружении жуликов-торгашей…»

Вслух он сказал:

— Что в связи с вашим предложением я должен сделать?

— Для начала я просил бы вас передать генералу Артифексову послание главы нашего банкирского дома. И провести предварительные переговоры. Что же касается меня, то я в любой момент готов предъявить свои полномочия. Хочу, чтобы вы также знали: наибольший интерес для нас представляют землечерпательные суда — послевоенная Европа нуждается в них столь сильно, как наша армия — в твердой валюте.

— Хорошо, — расслабляясь в кресле, сказал Вильчевский. — Надеюсь, и все дальнейшее будет в рамках закона… — Он подумал, что слова его звучат слишком неопределенно, и сказал доверительно, — я принимаю ваше предложение, Василий Борисович. Но вот что… Пусть это соглашение будет нашей с вами тайной. Мне бы не хотелось лишних на этот счет разговоров — они так быстро превращаются в грязные сплетни!

— Можете быть уверены на этот счет, Павел Антонович.

Проводив Фролова, Вильчевский достал из сейфа папку, в которой хранились документы, имевшие самое непосредственное отношение к только что завершившемуся разговору. Нашел докладную записку адмирала Саблина — командующего Черноморским флотом, — составленную еще при Деникине. Адмирал явно переусердствовал. В посланном им списке «судов, ненужных флоту», числились линейные корабли «Иоанн Златоуст», «Синоп», «Евстафий», крейсер «Память Меркурия» и пятнадцать миноносцев.

Всего же в списке насчитывалось около пятидесяти пароходов и транспортов. И еще командующий флотом сообщал в своей докладной:

«…мощные землечерпательные караваны Черного и Азовского морей находятся в полной исправности, представляют огромную ценность и подлежат немедленной эвакуации из портов Крымского побережья. В противном случае мы будем вынуждены и впредь неоправданно затрачивать огромные средства на сохранение и поддержание караванов в исправности при вынужденном бездействии их».

На эту докладную он, Вильчевский, ничем не рискуя, и будет ссылаться, рекомендуя правительству вооруженных сил Юга России вступить в деловые отношения с банкирским домом «Борис Жданов и К°»…

Вильчевский знал: под словом «эвакуация» подразумевалась распродажа — казне нужна валюта! Прежде так говорили в ближайшем окружении Деникина, теперь — в ближайшем окружении Врангеля. За плечами адмирала несколько сот тысяч людей. Что будут делать они, если наступит черный день эмиграции?

Не дай бог, чтобы этот черный день настал. А уж если не суждено минуть его… Тогда остается лишь похвалить себя за то, что согласился помогать банкирскому дому «Борис Жданов и К°»!

Несколько дней по возвращении из Джанкоя Наташа не находила себе места. Что еще можно предпринять, чтобы выручить Красильникова? Из всех людей, кому она доверяла, с кем могла посоветоваться, в городе остался только смотритель маяка Федор Петрович Одинцов. К нему она и направилась.

Выслушав рассказ о поездке в Джанкой, Федор Петрович назвал всю эту затею глупостью, которая еще неизвестно чем обернется. Одинцова удивляло, что Наташу не взяли еще там, в Джанкое, как только она заговорила со Слащовым о Красильникове. Смотритель посоветовал ей сменить адрес и понаблюдать, не ведется ли за ней слежка.

Страхи Федора Петровича казались Наташе преувеличенными. Видимо, именно потому ее и не арестовали, что Красильников попал в Джанкойский лагерь по ошибке — иначе Семен Алексеевич не стал бы посылать ей записку, подвергать откровенному риску. И все же что делать — было непонятно.

Хлопнула входная дверь, в прихожей раздались шаги.

— Наташа, ты дома? — это был голос Мити Ставраки.

За окнами быстро густели сумерки, в комнате было уже темно. Следовало бы зажечь лампу, но ей не хотелось вставать с дивана и вообще двигаться — такое вдруг нашло отчаяние…

— Что же ты в темноте сидишь? — Митя нащупал лампу, зажег ее. — Я даже подумал, тебя нет дома… Ну, как ты?

— Плохо, Митя. За Красильникова боюсь. Сижу вот думаю, как помочь ему, чем?! — и ничего не могу придумать…

— А кто он такой вообще, этот Красильников? — спросил Митя. — Кроме того, что ваш с Павлом друг?

— Да, — кивнула Наташа, — друг. И очень хороший человек. Разве ж этого мало?

— Понятно, — вздохнул Митя. — Значит, не доверяешь…

Он подошел к окну, постоял там, словно на что-то решаясь, потом вернулся, сел рядом с Наташей.

— А ведь мы вместе посещали кружок на судоремонтном… Помнишь, как Илья Седов учил нас уму-разуму? «Знание — сильнее револьвера».

— К чему этот разговор, Митя? — Наташа насторожилась.

— Хочу, чтобы ты верила мне, как прежде. Как верю тебе я. Да, верю! И в доказательство… — Митя заволновался, говорил торопливо и сбивчиво. — Вот ты возмущалась: Слащов, мол, выносит направо и налево смертные приговоры, оставаясь безнаказанным… Так знай: Слащов тоже приговорен к смерти!

— Кем? — удивленно спросила Наташа.

— Нашей группой. Собственно, он уже давно приговорен, да понимаешь…

— Митя! — обрадованно воскликнула Наташа. — А я ведь считала тебя… — И теперь уже она, не договорив, замолчала.

— Обывателем? — догадался Митя.

— Не обижайся. Я сама хотела поговорить с тобой откровенно, вот только все было недосуг. — Наташа умолкла, подумав о том, что, пожалуй, не имеет права говорить Мите большего. — Мы еще вернемся к этому разговору.

— Почему же не сейчас? — спросил Митя. — Поверь, мною движет не просто любопытство. Вот приговорили мы Слащова, охотимся за ним… А что из этого выйдет, не знаю — группа наша маленькая, нет оружия. Вот если бы ты связала нас со своими друзьями… Нет, давай все же поговорим откровенно. И не когда-нибудь, а прямо сейчас.

— Потом! — твердо сказала Наташа. — А сейчас я тебя чаем напою.

— Жаль… — Митя огорченно сник.

На станции Симферополь, прежде чем дали зеленый семафор, поезд генерала Слащова около часа стоял на запасных путях: ожидали, когда пройдет встречный из Севастополя.