Карл Май - Том 1. Через пустыню, через гарем. Робер Сюркуф

За спиной осталась земля Осириса и Исиды, страна сфинкса и пирамид, страна, в которой народ божий нес ярмо рабства и таскал на себе скалы Мокаттама, возводя одно из чудес света, которое еще и сегодня вызывает восхищение путешествующих по Нилу. Там, в тростниках издревле почитаемой реки, царская дочь нашла мальчонку, призванного освободить свой народ от рабства и дать ему Закон в десяти божественных заповедях, которые еще и тысячелетия спустя составляют основу всех законов и уложений.

У ног моих в жгучем сиянии солнца искрились воды Арабского залива [68] Арабский залив — одно из старых названий Суэцкого залива. . Эти воды когда-то, повинуясь голосу Иеговы-Саваофа, образовали две стены, между которыми порабощенный народ страны Гесем нашел путь к свободе, тогда как армия их угнетателей и преследователей обрела ужасную гибель. Это были те самые воды, в которых в более позднюю эпоху чуть не погиб «великий султан» Наполеон Бонапарт.

Желая добраться до Красного моря, я шел из Каира до Суэца необычным путем. Пространство, лежащее между этими городами, уже давно не заслуживает названия «пустыня». Прежде она устрашала как полным отсутствием воды, так и разбойниками-бедуинами, которые занимались своим ремеслом в глухих урочищах. Теперь положение изменилось; это и стало причиной моего уклонения к югу. Скачка по пустошам была для меня много интереснее путешествия по проторенной дороге. Поэтому я и теперь намеревался миновать Суэц, который мог предложить мне только уже виденное мною, уже известное.

Мы поскакали, и вскоре перед нами появились голые высотки Джеком и Даад, а когда справа стал виден высоченный Джебель-Гариб, мы поняли, что Гроб Фараона остался позади. Слева от нас море образовало бухту, в которой стоял на якоре корабль.

Это была одна из тех барок, которые на Красном море называют самбук. Матросы покинули корабль. Они сидели или лежали на мелководье, окунувшись в теплую морскую воду. Несколько в стороне, на мате, сидел в важной позе капитан или владелец судна. Я сразу же увидел, что это был турок. Самбук нес султанскую символику, а команда была одета в турецкую военную форму.

Когда мы приблизились, ни один из моряков не сдвинулся с места. Я подъехал чуть не вплотную к предводителю, поднял правую руку к груди и намеренно приветствовал его не по-турецки, а по-арабски.

— Аллах да сохранит тебя! Ты капитан этого судна?

Он поднял на меня гордый взор, обстоятельно и долго меня разглядывал и наконец ответил:

— Я.

— Куда направляется твой самбук?

— Во все концы.

— Чем ты загружен?

— Разными грузами.

— Не возьмешь ли пассажира?

— Этого я не знаю.

Такой ответ уже не назовешь неразговорчивостью — это была грубость. Я покачал головой и сказал сочувственно:

— Ты, видно, келле [69] Келле — несчастный (араб.). . Коран призывает правоверных проявлять сострадание к таким людям. Мне жаль тебя!

Он посмотрел на меня с гневом и изумлением.

— Ты меня жалеешь? Ты называешь меня несчастным?

— Аллах наградил твои уста даром речи, но душа твоя нема. Обратись к Мекке и проси Аллаха, чтобы он возвратил твоей душе язык, иначе она не сможет попасть в рай!

Он презрительно засмеялся и положил руку на пояс, за который были засунуты два внушительных размеров пистолета.

— Молчать лучше, чем болтать. Ты болтун, но верги-баши Myрад Ибрахим предпочитает молчать.

— Верги-баши? Старший сборщик таможенных налогов? Значит, ты очень важный человек, во всяком случае, известный. Несмотря на это, ты должен отвечать мне, когда я тебя спрашиваю.

— Ты намерен угрожать мне? Оказывается, я верно предположил, что ты из племени джехеинов.

Арабы из этого племени известны на Красном море как контрабандисты и разбойники. Сборщик таможенных податей посчитал меня одним из них. В этом была причина его неприязни ко мне.

— А ты боишься бени-джехеин? — спросил я его.

— Myрад Ибрахим еще никогда не боялся!

Какой надменностью засветились при этих словах его глаза! Однако в лице его проявилось нечто заставлявшее сомневаться в его храбрости.

— А если бы я действительно был джехеином?

— Я бы тебя не испугался.

— Конечно. С тобой двенадцать моряков и восемь слуг, а со мной только трое. Но никакой я не джехеин. Я никогда не принадлежал к бени-араб, я приехал из стран заката.

— Из стран заката? Но на тебе же одежда бедуина, и говоришь ты по-арабски!

— Разве это запрещено?

— Нет. Ты франсез или ингли?

— Я принадлежу к немей.

— Немей! — сказал он пренебрежительно. — Так ты бостанджи [70] Бостанджи — огородник (тур.); автор использует это слово и в значении «садовник». или безирган [71] Безирган — купец, торговец (устар. тур.). ?

— Ни тот ни другой. Я — язмакджи [72] Язмакджи — писатель (тур.). .

— Писатель? Вай-вай! А я-то принял тебя за храброго бедуина! Что такое писатель? Это не мужчина: он только грызет перья и пьет чернила. У писателя нет ни крови, ни сердца, ни мужества, ни…

— Остановись, — прервал его мой слуга. — Мурад Ибрахим, ты видишь, что у меня в руке?

Халеф спустился с лошади и стоял перед турком с бегемотовой плеткой в руках. Тот нахмурился, но ответил:

— Плетка.

— Чудесно. Меня зовут Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Этот сиди — Кара бен Немей. Он никого не боится. Мы пересекли Сахару и весь Египет, совершили много героических дел. О нас говорят во всех кофейнях и на всех кладбищах мира. И если ты осмелишься сказать еще хотя бы одно слово, которое не понравится моему эфенди, ты отведаешь вот этой плетки, хотя ты и верги-баши, а при тебе состоит множество людей!

Угроза возымела исключительно быстрое действие. Оба бедуина, бывшие до сих пор моими провожатыми, отскочили на несколько шагов — как будто увидели изготовившегося к укусу скорпиона. Матросы и другие спутники турка вскочили и рванулись к оружию, сам же верги-баши поднялся с поразительной легкостью. Он схватился за свой пистолет, но Халеф уже приставил к его груди ствол своего собственного ружья.

— Хватайте его! — приказал верги-баши, в то время как сам он осторожно опускал свой пистолет.

Храбрецы сохранили, правда, угрожающее выражение на своих лицах, но ни один не осмелился дотронуться до Халефа.

— Угрожать плетью верги-баши? Знаешь ли ты, что это означает? — спросил турок.

— Знаю, — ответил Халеф. — Угроза плетью означает, что верги-баши отведает ее, если осмелится и дальше говорить в прежнем тоне. Ты — турок, государев раб, я же — свободный араб!