Карл Май - Том 1. Через пустыню, через гарем. Робер Сюркуф

— Ты знаешь полное имя своего друга Халефа?

— Да.

— Как оно звучит?

— Оно звучит так: Хаджи Халеф Омар.

— Этого недостаточно. Оно звучит вот как: Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Ты понял, стало быть, что он принадлежит к набожному, заслуженному роду, члены которого все были хаджи, хотя…

— Сиди, — прервал меня Халеф в испуге, полностью отразившемся на его лице, — не говори о достоинствах своего слуги! Ты знаешь, что я всегда буду тебя охотно слушаться.

— Надеюсь на это, Халеф. Ты не должен больше говорить о себе и обо мне. Спроси своего друга Садика, где находится его сын, о котором ты мне говорил.

— Он вправду рассказывал о нем, эфенди? — спросил араб. — Пусть Аллах благословит тебя, Халеф, за то, что ты думаешь о тех, кто тебя любит! Омар ибн Садик, мой сын, ушел через шотт в Сефтими. Сегодня он обязательно вернется.

— Мы тоже хотели бы перебраться через шотт, и ты должен нас через него провести, — сказал Халеф.

— Вы? Когда?

— Еще сегодня.

— Куда, сиди?

— В Фитнасу. Сложен ли путь на ту сторону?

— Сложен и очень опасен. Есть только две действительно безопасные дороги на противоположный берег: одна — Эль-Тосерия, между Тосером и Фитнасой, а другая — Эс-Суйда, между Нефтой и Зарзином. Дорога на Фитнасу — худшая. Здесь, в Крисе, всего двое знают ее во всех подробностях: я и Арфа Ракедим.

— Разве твой сын не знает этой дороги?

— Знает, но он по ней один еще не ходил. Зато он отлично знает путь на Сефтими.

— Но ведь этот путь частично совпадает с дорогой на фитнасу.

— На протяжении двух третей пути, сиди.

— Если мы выедем в полдень, когда будем в Фитнасе?

— До наступления утра, если у тебя хорошие лошади.

— Ты и ночью ходишь через шотт?

— Если светит луна, да. Если же темно, то путники ночуют в шотте, как раз там, где слой соли такой мощный, что может выдержать лагерь.

— Хочешь нас провести?

— Да, эфенди.

— Тогда разреши нам посмотреть на шотт поближе.

— Ты еще ни разу не ходил через шотт?

— Нет.

— Хорошо, пойдем. Ты должен увидеть Убивающую трясину. Место гибели. Море молчания. Эти места я хорошо знаю.

Мы вышли из хижины и повернули на восток. Пройдя широкую, болотистую закраину, мы попали на берег шотта. Под соляной коркой не было видно воды. Я воткнул в корку ножом и определил, что мощность соли составляет четырнадцать сантиметров, причем соляная корка была такой прочной, что могла выдержать крепкого мужчину. Корку прикрывал тоненький слой наносного песка, во многих местах сметенный ветром, — эти места сверкали голубизной.

Когда я еще занимался своим исследованием, позади нас раздался голос:

— Селям алейкум!

Я обернулся. Перед нами стоял худощавый, кривоногий бедуин, которого болезнь или ружейный выстрел лишили носа.

— Алейкум! — отвечал Садик. — Что делает здесь, у шотта, мой брат Арфа Ракедим? На нем дорожное платье. Он хочет провести чужеземцев через себху?

— Точно, — ответил тот. — Двух мужчин, которые вот-вот подъедут.

— Куда они хотят добраться?

— В Фитнасу.

Этого человека, стало быть, звали Арфа Ракедим. Он был тем другим проводником, о котором говорил Садик. Теперь он указывал на меня с Халефом и спрашивал:

— Эти двое чужестранцев тоже направляются через шотт?

— Да.

— И ты согласился их провести?

— Ты угадал.

— Точно так же они бы могли пойти со мной, чтобы тебе не иметь лишних хлопот.

— Это мои друзья. Мне не составит труда провести их через шотт.

— Я знаю: ты жаден и отбираешь у меня работу. Ты всегда выбираешь самых богатых путешественников.

— Я у тебя ни одного не отобрал. Я провожу только людей, добровольно пришедших ко мне.

— Почему же Омар, твой сын, стал проводником в Сефтими? Вы лишаете меня хлеба, но Аллах вас накажет и так направит ваши шаги, чтобы шотт поглотил вас.

Возможно, конкуренция вызвала здесь взаимную вражду, но у этого человека явно был нехороший глаз. В конце разговора стало совершенно ясно, что я ему не понравился. Он отвернулся от нас и зашагал к берегу, где в некотором отдалении показались два всадника, которых он должен был сопровождать. Это были те самые люди, которых мы встретили в пустыне и стали за ними следить.

— Сиди, — воскликнул Халеф. — Узнаешь их?

— Узнаю.

— И мы разрешим им спокойно проехать?

Он уже вскинул ружье, готовясь выстрелить. Я помешал ему:

— Оставь! Они не уйдут от нас.

— Кто эти люди? — спросил наш проводник.

— Убийцы, — ответил Халеф.

— Они убили кого-нибудь из твоего рода или из твоего племени?

— Нет.

— Ты судился с ними на крови?

— Нет.

— Тогда дай им спокойно уехать. Нехорошо вмешиваться в чужие дела.

Этот человек говорил как истинный бедуин. Он посчитал нужным рассмотреть людей, которых ему указали как убийц. Они тоже нас заметили и узнали. Я видел, как они торопились ступить на соляную корку. Когда это произошло, мы услышали презрительный смех, с которым они повернулись к нам спиной.

Мы вернулись в хижину, хорошо отдохнули за ночь, потом запаслись необходимым провиантом и пустились в опасное путешествие.

Соляная корка вместо льда — для меня это было внове. Необычный цвет, форма, хруст этой корки — все это казалось мне слишком чуждым, чтобы я чувствовал себя уверенно. На каждом шагу я испытывал прочность нашей «почвы», стараясь определить признаки ее надежности.

Только мало-мальски начав ориентироваться в столь необычной обстановке, я взобрался на жеребца, чтобы довериться не только проводнику, но и инстинкту своего животного. Казалось, мой выносливый жеребец уже не в первый раз совершает подобный путь. Он крайне весело трусил в безопасных местах, а там, где слой соли казался ненадежным, выказывал очевидное предпочтение лучшим местам тропы, часто достигавшим всего лишь одной стопы в ширину. Жеребец складывал уши, обнюхивал землю, сопел, сомневаясь или раздумывая, а несколько раз его предусмотрительность заходила так далеко, что подозрительные места он предварительно испытывал ударом копыта.

Проводник шагал впереди, я следовал за ним, а за мною ехал Халеф. Дорога так поглощала наше внимание, что говорили мы очень мало. Так двигались мы свыше трех часов, когда Садик обратился ко мне:

— Будь внимателен, сиди! Сейчас начнется самый ненадежный кусок пути.

— Из чего это видно?

— Тропа часто идет по глубокой воде, притом на большом протяжении она так узка, что ее можно перекрыть двумя ладонями.

— Корка еще достаточно крепка?

— Этого я в точности не знаю. Толщина ее меняется; и часто весьма значительно.

— Тогда я спешиваюсь, чтобы уменьшить нагрузку на лошадь.

— Сиди, не делай этого. Твоя лошадь идет увереннее, чем ты.