Сторож маяка в Нейверке

Но он только напрасно беспокоился. Он слишком мало знал Штертебекера, если у него хотя бы на мгновение могла явиться мысль, что владыку морей могут удержать бури и волны, даже если бы ему пришлось пользоваться ореховой скорлупой.

На губах предателя появилась теперь демоническая улыбка, глаза торжественно засверкали. Он заметил на бушующих волнах небольшой парус.

Это может быть только Штертебекер. Никто другой не осмелился бы выехать в такую бурю.

— Он идет в ловушку! — шептал он. — Деньги уже мои. И не только сенатская премия! Богатые гамбургские купцы не откажут мне, с своей стороны, в вознаграждении за то, что я избавил их корабли от пиратов. Через несколько минут все решится.

— Вот как! он едет один без всякой защиты! Тем лучше, совсем не нужно было привести столько солдат, достаточно было бы трех, четырех человек.

Негодяй не мог подавить свою радость. Но он должен был овладеть собою и не выдать себя слишком рано. Штертебекер должен при высадке встретить честное лицо, озабоченное только за жизнь своего гостя. Он старался всеми силами придать себе такой невинный вид.

Ледка приплыла к берегу. Штертебекер опустил парус и выскочил на землю. С помощью Браумана он вытащил лодку на берег.

— Слава Богу, — сказал Брауман, подняв глаза к небу, — что вы не утонули в такой буре. Я уже боялся, что с вами случится несчастье. Никто бы не осмелился плыть в такую ужасную бурю на такой маленькой лодке.

— Мой друг, — беспечно сказал Штертебекер, ударив иуду по плечу. — Я уже пережил не такие бури. Если бы даже эта ореховая скорлупа потонула, я бы добрался к берегу вплавь.

Брауман схватился за голову, как бы в ужасе, и перекрестился от такого предположения.

— Никто, кроме вас, не осмелился бы пуститься в море при такой погоде, — повторил он еще раз.

— Вы хотите этим сказать, что Реймар фон Ритцебютель не приехал?

— О, нет, адмирал! Он уже ждет вас наверху в башне. Он ведь пришел с другой стороны. Вода между островом и материком значительно спокойнее, чем в открытом море.

— Так проведи меня к нему. Любопытно узнать, что гамбуржцы задумали против меня.

— Вы это сейчас узнаете. Следуйте за мной.

Брауман пошел вперед и, войдя в башню, заботливо запер дверь за собой и Штертебекером. Он хотел перерезать своей жертве всякую дорогу к спасению. Помимо этой двери нельзя было выйти из башни.

— Ветер раскрывает мне двери, если они не закрыты, — сказал он к Штертебекеру, как бы извиняясь.

Клаус совсем не обратил на это внимание. Он находился теперь в скудно освещенном помещении нижнего этажа башни, под которым находился еще подвал, служивший кладовой, а иногда и тюрьмой для пленников. Последних бывало здесь очень редко.

Этажи соединялись вместе передвижимыми лестницами. Вместо дверей находились четыреугольные люки в полу, закрывающиеся плитами.

По предложении Браумана Штертебекер поднялся.

— Наверху кажется темно, — заметил Клаус, все еще ничего не подозревая.

— Мой помощник, наверно, опять забыл налить лампу, — негодующе сказал изменник, — Мне придется прогнать этого негодного человека. Поднимайтесь вверх, сударь, я сейчас зажгу огонь.

Король виталийцев поднялся по лестнице. Когда он наполовину уже всунулся в люк, на него вдруг была наброшена веревка, лежавшая уже наготове. Одновременно дюжина рук схватила его за голову, руки и плечи, чтобы удержать его.

В одно мгновение он почувствовал себя окутанным веревками. Он хотел броситься вниз, но там ему уже связали ноги и теперь затягивали веревку на его коленах и поясе.

— Негодяй! — загремел король виталийцев. — Мерзкое предательство! Так низко и подло, как ты, никто меня не обманывал.

Окутанный веревками с ног до головы, спущенный вниз, как мешок, Штертебекер бросил взгляд невыразимого презрения на негодяя, восторгающегося своей дешевой победой.

Теперь мерзавец показал свое настоящее лицо. Убедившись, что Штертебекер крепко связан, он подошел к нему и принялся издеваться над ним.

— Я перехитрил тебя, пират, — смеялся он. — Тебя славят за ум и силу. Видишь, Вильмс Брауман умнее и сильнее тебя, он сманил тебя в ловушку и укротил тебя. Завтра утром я тебя отвезу в Гамбург и получу заслуженную награду, а завтра вечером твоя голова будет отрублена топором Розенфельда.

— Подлый барышник! Так ты меня продал за деньги? Уйди с моих глаз, меня тошнит от тебя!

— Почему ты был так глуп, юнкер Клаус, и позволил сторожу надуть себя? Разве я тебя не предупреждал? Разве это не честно с моей стороны, если я тебе сказал, что гамбуржцы что-то замышляют против тебя? Ты видишь, что я был прав. В другой раз прислушивайся больше тому, что тебе говорят, великий король виталийцев, ха-ха-ха, могущественный владыка морей, ха-ха-ха. Ужас Северного моря!

— Негодяй! избавь меня по крайней мере от твоего присутствия! Если мне придется кончить свою жизнь так печально, как ты мне предсказываешь, то я хочу по крайней мере не загадить свои последние часы видом такой каналий.

— Хорошо, мой сын, как тебе угодно, — издевался Брауман. — Ты хотя не вежлив и позволяешь себе неприличные выражения, но я исполню твое желание. Я ухожу теперь и оставляю тебя одного, как тебе хочется. А то я бы тебе рассказал еще что-нибудь о твоей матери, доброй госпоже Аделаиде фон Винсфельд, которая…

— О моей матери! — крикнул Штертебекер, забыв уже все остальное. — Ты что-нибудь знаешь про нее? О, скажи мне, прошу тебя, скажи мне.

Штертебекер совершенно изменился. Он даже не думал теперь ни о позорной измене, жертвой которой он стал, ни о ожидающей его судьбе. Он думал теперь только о своей несчастной матери.

Где она может быть? Жива ли она вообще? Что стало с ней?

Невинная женщина была куда-то утащена служителями сената, и с того времени он ничего не знает о ее судьбе. Все его усилия не привели ни к чему. С того ужасного дня, когда ему сообщили о ее аресте, она исчезла для него навсегда.

Негодяй замолчал и устремил свои лживые глаза на благородное лицо Штертебекера. Он наслаждался видом того, как сильный могучий человек страдает от вспоминания о несчастной судьбе его матери. Он торжествовал, любуясь тем, что этот знаменитый человек умоляет его о жалости.

— Я заклинаю тебя, Брауман, — сказал Штертебекер. — Скажи мне, что ты знаешь о моей матери. Могу ли я еще сделать что-нибудь для нее? Умоляю тебя, отвечай мне правду. Помни, что это сын хочет знать судьбу матери, что я, может быть, завтра умру.

— Ты, парень, как видно, очень любопытный, — издевался Брауман, любуясь мучениями своей жертвы. — Ты слишком много спрашиваешь сразу. Как раз теперь я могу тебе сказать правду, ибо она хуже всякой лжи, которую я мог бы придумать. Твоя мать продана морям. Сенатор Детлев фон Шенк подарил ее капитану одного испанского корабля, который увез ее в бухту Биская. Тот продал ее там. Большого богатства он не получил за нее, ибо за старых женщин плотят очень дешево.