Джон Биггинс - Двуглавый орел

Проснувшись однажды утром, мы обнаружили на лётном поле Капровидзы сверкающий слой воды. Таинственные подземные озёра, питавшие притоки Виппако, наконец переполнились, и теперь как через переливную трубу избыток воды стекал вниз, в долину.

В те первые недели сентября мы летали нечасто — немного разведки и фотографирования, когда в облаках появлялись просветы, или артиллерийская корректировка, если о том просил штаб армии.

Кроме того, мы выполняли несколько серий бомбардировочных налётов на итальянский тыл по ночам, повреждая тот или иной железнодорожный узел, чтобы попытаться сорвать поставки на фронт.

В этих ночных рейдах была своя магия — очарование тайных железнодорожных прогулок моего детства, когда можно было купить билет и попасть на день в Ольмутц или Тренчин, или даже в Прагу — времени хватало, чтобы выпить лимонада и съесть пару сосисок в станционном буфете. Для нас полеты в основном были безопасны — на этой стадии войны итальянцы не больше других знали о ночных полётах — но на самом деле для врага они тоже не представляли большой опасности.

Совершенно вне зависимости от навигационных проблем, немаловажной причиной почти полной безвредности этих рейдов стало то, что в середине месяца, в отчаянии взглянув на линию графика "Общий вес сброшенных бомб", резко упавшую из-за плохой погоды в начале сентября, гауптмана Краличека внезапно осенило — он мог бы поправить ситуацию, рисуя график не по весу бомб, ежедневно сбрасываемых на вражескую территорию, а по их количеству! Таким образом (как он нам объяснил), если аэроплан вылетает в рейд, допустим, с четырьмя двадцатикилограммовыми бомбами вместо двух сорокакилограммовых, статистическая эффективность рейда одним махом удваивается, а линия графика немедленно взлетает вверх, как ракета.

Все мы вышли после его доклада в чрезвычайно подавленном настроении, зная, что на склад боеприпасов в Марбурге уже отправлена телеграмма, требующая снабдить нас самыми маленькими авиационными бомбами из имеющихся в наличии.

Это были старые пяти — и десятикилограммовые модели, пролежавшие там с 1915 года по причине своей полной бесполезности, поскольку точность попадания бомбы обычно прямо пропорциональна ее весу. Мейерхофер сделал все возможное, умоляя Марбург по телефону утопить весь запас в ближайшей реке и сказать Краличеку, что у них нет ничего меньше двадцатикилограммовых.

Но было уже слишком поздно. Очевидно, офицер артиллерийской службы снабжения, отвечавший за склад, был только рад выгрузить излишки боеприпасов этим идиотам из Капровидзы вместо того, чтобы продолжать учитывать их в собственных ежемесячных инвентаризациях. Вагон с боеприпасами, покрашенный в красный цвет, прибыл на вокзал Хайденшафта на следующий день.

Отныне, рискуя своими жизнями в бомбардировочных рейдах над Италией, мы могли утешаться единственной мыслью — вероятно, на земле никому не причинено никакого вреда. Мейерхофер с сожалением говорил, что наш единственный шанс повлиять на исход войны — если одну из наших мелких бомб угораздит упасть прямо Кадорне на голову.

Первая из моих ночных экскурсий состоялась в третью неделю сентября. Покачиваясь, мы ушли в сторону заката с лётного поля Капровидзы с восемью десятикилограммовыми карбонитовыми бомбами, сложенными на полу кабины, у меня под ногами. Нашей целью был городок Гемона в предгорьях Альп, а задачей — разбомбить железнодорожную станцию, и заодно (хотя это не указывалось явно в инструкциях) вызвать тревогу и отчаяние в итальянском тылу, панику на миланском фондовом рынке, кровоточивость почвы, затмение луны и появление двухголовых телят у коров по всей Ломбардии-Венеции.

Единственная проблема заключалась в том, что, подобно большинству живущих в 1916 году, у нас не имелось ни малейшего опыта ночного пилотирования, как не было и пригодных приборов за исключением ненадежного магнитного компаса и пары приборов для определения высоты полета и угла крена.

Несколькими днями ранее я провел несколько экспериментов с использованием морского секстанта для определения курса по звездам, но даже будучи опытным морским навигатором, каковым себя считал, обнаружил, что действовать без видимой линии горизонта — задача безнадежная, более того, для необходимых вычислений не было ничего, кроме громоздкого "Навигационного альманаха". До секстанта с пузырьковым уровнем и расчетных таблиц оставалось еще двадцать лет, и, говоря откровенно, даже и тогда от них не будет большой пользы. Той ночью луны не предвиделось, так что, в конце концов, лучшее, что смогли сделать мы с Тоттом, это лететь на запад, пока не обнаружим реку Тальяменто, перепутанные рукава которой тускло мерцали под нами в свете звезд, напоминая полуразмотанный клубок серебристой нити.

Потом мы повернули и полетели вдоль русла реки, извивающейся по лесам и холмам, до тех пор, пока она не вильнула на запад. Ночной полет в открытой кабине биплана над вражеской территорией — странное гипнотическое состояние. Отсутствие каких-либо ощущений, ровный рев двигателя, порывы холодного ветра и мерцание пульсирующего пламени шести выхлопных труб, как я заметил, вызывают легкую сонливость, в которой нелегко сконцентрироваться на навигационных знаках. Я решил толкать Тотта в плечо каждые пять минут, чтобы не дать ему уснуть.

В те времена даже опытный пилот одномоторного аэроплана мог очень легко потерять чувство равновесия, особенно если ночь облачная. Из-за крутящего момента винта аэроплан постепенно заваливался на левый борт, пока не опрокидывался и не падал вниз.

Теперь итальянцы имели достаточный опыт воздушных налётов, были осторожны и использовали светомаскировку, поэтому отчетливо видны были только отблески двигательных топок на железной дороге, да несколько огоньков на товарной станции, по которым мы и смогли найти Гемону.

Окоченев от холода, несмотря на несколько слоев одежды, я негнущимися руками изо всех сил старался подтащить первую бомбу к борту кабины. Внезапно меня ослепила яркая вспышка. Это были итальянские прожекторы.

Вокруг нас пронеслись первые зенитные снаряды, Тотт накренил машину направо, и я выронил бомбу. Полагаю, зенитный расчёт, должно быть, услышал, что она со свистом падает вниз — весьма необычно было наблюдать, как лихо они отключили свет. Я увидел внизу красную вспышку взрыва, а Тотт зашёл на второй круг, чтобы повторить оказанную любезность. Я одну за другой вывалил за борт оставшиеся бомбы.

Мы на полной скорости ушли в ночное небо, и лучи прожекторов напрасно пересекались позади. Я увидел, что мы подожгли здание, судя по рвущимся в небо искрам — деревянный пакгауз.