Джон Биггинс - Двуглавый орел

— Но позднее он постоянно проживал в районе Пилицца...

— Который вошел в состав Венгрии в 1887 году, когда границы города были расширены.

Венгерский капитан повернулся к своему сержанту и сказал что-то на мадьярском. Тот поспешно направился к грузовику и вернулся с картой.

— Вот, герр майор. Могу я почтеннейше предложить урегулировать этот вопрос, выяснив у осуждённого, на какой улице он жил, прежде чем уехал в Италию?

С глаз ди Каррачоло сняли повязку и, с моей помощью в качестве переводчика вежливо попросили указать, где именно он жил четверть века назад, чтобы можно было решить, австрийские или венгерские войска будут иметь честь его расстрелять. Это его развеселило.

— Tenente, — выдохнул он, — прошу вас, скажите этим шутам, чтобы поторопились меня расстрелять, иначе я умру, задохнувшись от смеха.

В конце концов, поскольку соглашение о точной государственной принадлежности осуждённого достигнуто не было, Бауманн решил этот вопрос в своей обычной манере.

— Герр оберлейтенант, уберите с дороги этих жирных мадьярских гадов и расстреляйте этого человека.

— Герр майор, я вынужден выразить протест... Моё правительство примет очень серьёзные...

— Засуньте себе в зад ваши протесты, вы, левантийские цыгане. Расстрельный взвод, приготовиться!

Но расстрельный взвод был занят другим делом. Гонведы приблизились к белой линии и попытались оттолкнуть австрийцев. Завязалась драка, и к тому времени, как оба офицера восстановили некое подобие порядка, в ход пошли приклады винтовок. Наконец, удалось достичь хоть какого-то соглашения — расстрельная команда будет состоять из десяти человек, пяти австрийских солдат и пяти венгерских.

Однако тогда возникла проблема — кто отдаст команду "пли" и на каком языке. В конце концов, договорились, что оба офицера будут стоять с поднятыми саблями, а финальный приказ отдадут на французском.

Таким образом, ранним осенним утром на военном плацу имперской и королевской армии неподалёку от Триеста происходило странное действо — десять австро-венгерских солдат несколько минут скандировали: "Tirez bedeutet Feuer, Tirez bedeutet Feuer..." [37] "Tirez bedeutet Feuer, Tirez bedeutet Feuer..." (нем.)— Tirez (фр.), Feuer (нем.)— огонь. .

Они всё ещё занимались этими разборками, когда я услышал отдалённый гул. Мы с Мейерхофером обернулись и посмотрели на небо, на северо-запад. Их было пять. Когда они приблизились, мы смогли разглядеть четыре "Ньюпора" и двухместник, похоже, "Савойя Помилио".

Что касается Бауманна и международной расстрельной команды, они были слишком озабочены изучением повелительного наклонения французских глаголов, почти до того момента, когда лидирующий одноместник спикировал в атаку, и по камням застучали первые пули. Несколько человек попытались отстреливаться, но большинство просто бросилось прятаться за грузовик или среди валунов, довольствуясь случайными выстрелами. Тем временем двухместник приземлился на другой стороне учебного плаца.

Мы с Мейерхофером выбрались из укрытия и побежали к столбу с Каррачоло, майор всё еще стоял с завязанными глазами и, как я мог представить, был совершенно сбит с толку внезапным поворотом событий. Позже, когда нас допрашивали, мы сказали, что он уже успел сам вырваться на свободу, и мы схватились с ним, когда он собирался сбежать.

Однако на самом деле всё происходило совсем не так. Мейерхофер сорвал с глаз пленного повязку, а я перерезал верёвки карманным ножом. Во всех направлениях над нами свистели пули, поскольку теперь к перестрелке между солдатами и кружащимися в небе истребителями присоединился пилот итальянского двухместника, стреляющий очередями из пулемёта поверх наших голов, чтобы удержать солдат позади грузовиков.

Боюсь, что даже оказавшись на свободе, майор Каррачоло причинял неудобства. Видимо, за последние несколько дней он морально готовился к мученической смерти, так что теперь ему было нелегко принять столь внезапную и драматичную перемену своей судьбы.

Ещё при нашей первой встрече он показался мне довольно крепко сложенным человеком, а сейчас мне довелось проверить это наблюдение — он врезал мне так, что почти свалил с ног. В конце концов, нам с Мейерхофером пришлось общими усилиями его скрутить. Потом мы практически на руках потащили его к аэроплану и запихнули в кабину. Прежде чем нам удалось его уложить, пилот нажал на газ, и аэроплан, подпрыгивая, рванул через каменистое поле в сопровождении брызг прощальных выстрелов из-за грузовика.

Когда мы увидели аэроплан в последний раз, он вместе с эскортом набирал высоту в осеннем небе над Триестским заливом. И на этом всё закончилось — по крайней мере, то, что касалось майора Каррачоло.

А нам, оставшимся внизу, теперь пришлось выкарабкиваться из неприятностей. Как и следовало ожидать, из-за этого произошла чёртова куча — приговорённого к смерти политического заключённого нагло, среди бела дня увели прямо из-под носа палачей, на окраине одного из главных городов австро-венгерской монархии.

Нас обоих долго и подробно допрашивали в департаменте военного прокурора — все явно понимали, что дело нечисто.

Мы энергично лжесвидетельствовали, и поскольку предварительно согласовали, что говорить, прокуратуре, по крайней мере, сразу не удалось собрать достаточно доказательств для судебного преследования, несмотря даже на то, что верёвки, которыми был связан майор Каррачоло, как обнаружилось, были перерезаны ножом австрийского производства, впоследствии подобранным на месте происшествия, с инициалами О.П.

Я понимал — моя история о том, что он, должно быть, вытащил нож из моего кармана до того, как его привязали к столбу, звучала в высшей степени неубедительно. На некоторое время меня оставили в покое, но я не сомневался, что расследование будет продолжено.

Что касается майора Каррачоло, он вернулся домой национальным героем. Той осенью, после лета кровавых сражений при Изонцо, с дикими потерями при минимальных достижениях, у итальянцев было мало поводов для радости, так что этот побег стал прекрасной возможностью разжечь слабеющий народный энтузиазм.

Майора повысили в звании до полковника, отдали под его руководство эскадрилью самых современных аэропланов, отправили в поездку по Соединённым Штатам, и куда бы он ни направлялся, как правило, с ним обращались, как с героем.

Кроме того, он написал книгу о своих приключениях. Она вышла в начале 1917 года, один экземпляр через Швейцарию прислали мне в Каттаро, где я снова командовал подлодкой. Должен признать, оперная помпезность в прозе — это очень забавно, но по ряду пунктов на редкость неточно. В частности, там говорилось о том, как майор тайно передал сообщение своей эскадрилье из застенка в триестской тюрьме — само собой разумеется, с помощью влюбившейся в него дочери тюремщика. И о том, как его речь с эшафота (по версии майора, его собирались повесить) так тронула присутствовавших там венгерских солдат, что с криком "Viva la libertà d’Ungheria! A basso la tiranneria Austriaca!" они обратили оружие против австрийских угнетателей и освободили майора.