Джон Биггинс - Двуглавый орел

Мы ещё раз проверили карты и сделали необходимые приготовления. Два аэроплана пролетят над Триестским заливом утром 13 октября, сразу после рассвета, и если им удастся уклониться от зенитного огня и истребителей у Сдоббы, окажутся у побережья где-то западнее бывшего австрийского морского курорта Градо, потом направятся вглубь суши и полетят вдоль железнодорожной линии через Портогруаро и Сан-Дона ди Пиаве, пока не доберутся до Местре.

Тогда мы смогли бы перелететь через лагуны и атаковать мост с востока, надеясь таким образом пробраться к нему между оборонительными сооружениями, защищающими Венецию со стороны моря, и линиями аэростатов и зенитных батарей, которые охраняли её от нападений с севера.

Весьма рискованная затея. Перелёт через Триестский залив был почти столь же опасен, как попытка миновать оборонительные укрепления Венеции. Но в промежутке между этими опасными зонами я не ожидал крупных проблем.

Во времена, когда ещё не было радиолокации, одноместные и двухместные аэропланы не испытывали особых проблем в маневрировании над открытыми просторами. С земли все бипланы выглядели почти одинаковыми, телефонов в итальянской сельской местности тогда было мало, да и всё равно люди ещё не привыкли время от времени посматривать в небо. А потому для снижения веса мы решили обойтись без передних пулемётов. В этот вылет для самообороны у нас намечался только "Шварцлозе" пилота-наблюдателя.

В тот октябрьский вечер мы с Тоттом всё окончательно перепроверили в ангаре при свете керосинок. Лётные комбинезоны, карты, компасы, пистолеты, запасные пайки; а ещё — бритвы, полотенца, мыло, два одеяла — поскольку ночевать мы рассчитывали не дома и знали, что в подобных вещах такая нехватка, что на других аэродромах посетителей ожидают с собственными запасами.

Мы закончили приготовления, и я остался, чтобы сказать несколько заключительных слов фельдфебелю Прокешу и механикам (недавно были проблемы с зажиганием), а Тотт отправился в деревню, повидаться с Магдаленой. В последнее время довольно много наших ребят встречались с деревенскими девушками. Только вчера Краличек получил первый формальный запрос по поводу разрешения на брак с местной девушкой и немедленно начал разрабатывать кучу соответствующих бланков заявлений.

Уже было подано несколько исков против рядовых и сержантов об установлении отцовства. Меня удивляло, как быстро людям, призванным из разных провинций нашей обширной империи и совершенно не знающим ни итальянского, ни словенского, удалось укорениться в этой местности.

Мне не впервые приходило в голову, что одна из немногих хороших сторон войны — то, что, по крайней мере, она хоть как-то предотвратила родственные браки, вероятно, серьёзную проблему такого труднодоступного места, как долина Виппако. Напротив, судя по звукам, которые я слышал из стогов сена во время вечерних прогулок этим летом, люди изо всех сил старались превратить производство детей в активный отдых.

В сумерках я отправился прогуляться и встретил Тотта с его красоткой, идущих рука об руку по тропинке и болтающих на забавной искажённой латыни, которую они использовали для обмена нежностями. Магдалена, как обычно, пожелала мне доброго вечера, и я подумал, что она удивительно уверенная в себе и уравновешенная девушка — особенно если учесть, что она из деревни и ей всего девятнадцать.

— О, герр лейтенант, я слышала, что завтра вы отправляетесь в очередной дальний полёт?

— Неужели? Надеюсь, цугфюрер Тотт не скомпрометировал себя перед контрразведкой и не сказал вам, куда именно?

— Нет. Золли, как обычно, хранит молчание, он не сказал об этом ни слова. Но надеюсь, это не означает, что там будет опасно?

— Нет, дорогая, это самое безопасное место, — сказал я с улыбкой, надеясь, что моя неискренность останется незамеченной. — Прошу, не беспокойтесь за нас. Думаю, на самом деле это довольно скучно. Но мы будем отсутствовать пару дней.

— А, ну тогда ладно. Но проследите, чтобы он хорошо себя вёл и не попал в переделку. Мы планируем обручиться на Рождество, а может и раньше, если война к тому времени закончится.

Я отправился в свою палатку спать. Стояла осень, и на буйном ветру Карсо спать под брезентом становилось слишком холодно, а обещанные деревянные казарменные домики так до сих пор и не прибыли.

"Если война к тому времени закончится..." Даже не надейтесь — война "заканчивается" через три месяца ещё с августа 1914 года. Она длится уже так долго, что стало казаться, будто она была всегда и будет продолжаться вечно.

Помню, именно той осенью стали заметны первые признаки усталости от войны, которая в итоге ослабила нашу освящённую веками монархию и привела ее к окончательному упадку.

Как и предсказывал старый лесник Йозеф, урожай в том году оказался совсем никудышным, но думаю, общее положение большей части населения для военного времени было терпимым. Гораздо сильнее беспокоило то, что дефицит начинал сказываться на нашей боеспособности.

Все довоенные металлические деньги центральной Европы, большую часть церковных колоколов, скульптур, дверных ручек и карнизов реквизировали и переплавили, и уже больше года медь и латунь стали недоступны. Выхлопные трубы двигателей, которые следовало изготавливать из меди, теперь делали из оцинкованного стального листа.

Уже многие пилоты военной авиации пострадали, когда разрывались изъеденные коррозией выхлопные трубы и осколки попадали в лицо. В стальных трубках радиаторов постоянно появлялись протечки. Но хуже всего была нехватка резины.

Наши немецкие союзники конфисковывали весь каучук, который нелегально переправлялся через границу с Голландией, всё до последнего кусочка. Поэтому австро-венгерским авиазаводам приходилось иметь дело с омерзительной субстанцией, называемой "gummiregenerat" или регенерированная резина, более известная как "дегенерированная". Ее изготавливали из старых автомобильных покрышек, галош и женских плащей, измельчённых и растворённых в эфире — дьявольски вонючая, липкая субстанция, которая рвалась, как бумага, и не вулканизировалась. Её использовали для шлангов двигателя и внутренних трубок.

Шины для аэропланов всё ещё делали из настоящей резины, но нам строго приказывали оберегать их от ненужного износа. Аэропланы могли передвигаться на своих колёсах только при взлёте и посадке, во всех других случаях их перетаскивали на полозьях, установленных ниже осей. А когда аэропланы отправлялись на ремонт в мастерские, нам по инструкции следовало снимать с них колёса и хранить их под замком в канцелярии, для безопасности, чтобы не украли соседние подразделения.

Судя по количеству указаний по этому поводу, которые мы получили в Капровидзе за последнее время, казалось, что аэроплан теперь — просто дополнение к колёсам. Но даже когда мы забирали колёса из канцелярской кладовой, снимали полозья и поднимались в воздух, дела обстояли ненамного лучше.