Джон Биггинс - Двуглавый орел

Однако движение между Венецией и материком было прервано на полчаса, пока там работали итальянские сапёры.

Нам как-то удалось набрать высоту, избежав огня зенитных батарей снизу. Могу лишь предполагать — они не смогли сбить нас потому, что ждали нападения только со стороны берега, и мы застали их врасплох.

Так или иначе, через пять минут мы уже были свободны и летели над сушей. За нами погнался истребитель с аэродрома Альбероне, но мы значительно его опережали, а "Бранденбургер", избавившись от бомб, был ненамного медлительнее "Ньюпора" в горизонтальном полёте. Мы направились через сельскую местность к реке Брента, намереваясь лететь над ней до альпийского предгорья, к Бассано. После этого было бы совсем нетрудно пролететь над горными долинами, пересечь линию фронта и добраться до Перджине.

Мы набирали высоту над Кампосампьеро — однообразным простором осушенных болот восточнее Бренты. Чтобы достичь реки и повернуть на север, нам хватило бы и получаса — если бы внезапно двигатель не начал кашлять и глохнуть.

Вскоре обороты двигателя упали, мы стали терять высоту. Судя по звуку, я предположил, что проблема в зажигании — во всяком случае, все цилиндры, похоже, работали, но так прерывисто, что двигатель дрожал и трясся, как бетономешалка. Что ж, ничего не поделаешь, оставалось только приземлиться и попробовать самостоятельно решить проблему, а потом снова подняться в воздух, прежде чем нас заметят. Я посмотрел вниз. По крайней мере, окрестные поля выглядели ровными — в основном, зелёные пастбища и несколько деревень. Я тронул Тотта за плечо и указал вниз.

Он кивнул, и через пару минут мы, сотрясаясь, снижались на самый длинный участок луга, какой мне удалось найти. Понимаю, что приземление на поле, на вражеской территории, кажется весьма рискованным, но полёты тогда были не похожи на нынешние, и аварийное приземление было таким обычным делом, что не заслуживало внимания.

Нашему "Бранденбургеру" с высокими колёсами, хорошо пружинящей опорой шасси и послепосадочным пробегом не длиннее футбольного поля была не особенно страшна вынужденная посадка — вообще-то, он, наверное, безо всякого ущерба смог бы приземлиться и на свежей пашне. Во всяком случае, ровное травяное поле, на которое мы приземлились, было во всех отношениях предпочтительнее изрезанного колеями и усеянного булыжниками участка бывшей пашни, торжественно именуемого лётным полем австро-венгерских ВВС Капровидза.

Когда мы снизились и хвостовая опора коснулась земли, я указал Тотту на тополиную рощицу впереди. Бледно-жёлтые крылья и хвостовой стабилизатор "Бранденбургера" резко выделялись на фоне земли, поэтому мне хотелось побыстрей перебраться в тень деревьев. Преследователи наверняка неподалёку, но я надеялся, что они будут разглядывать небо и не посмотрят вниз. Я всегда считал, что люди не склонны замечать то, чего не ожидают увидеть.

Перебраться под деревья оказалось очень плохим решением. Мы обнаружили это, как только аэроплан внезапно замедлил вихляющее продвижение по полю, а потом и вовсе остановился, хотя пропеллер по-прежнему вращался.

Я перелез через борт кабины, спрыгнул на землю, чтобы посмотреть, в чём дело — и по щиколотку увяз в мягкой, растоптанной скотом грязи. Мы вырулили на покрытый травой участок болота, и колёса аэроплана теперь погрузились в грязь до осей.

Тотт, как мог, увеличивал обороты двигателя, но ему не удавалось нас вытащить — мы застряли, как огромная муха, отчаянно жужжащая на липучке. Я прошлёпал по грязи к хвосту и подставил плечо под хвостовую опору, пытаясь уменьшить тормозящий эффект. Но колёса лишь глубже тонули в мягкой чёрной земле. Мы стали резать ветки, чтобы набросать под колёса, попробовали приподнять колеса с помощью рычага из большого сука, но всё бесполезно. Мы попали в ловушку, застряли на поле, глубоко в тылу врага, без надежды освободиться, если не сможем найти лошадей или грузовик, чтобы нас вытащили. Тотт выключил двигатель, а я прислонился к фюзеляжу, задыхаясь от усилий и вытирая лоб.

И только тогда я их увидел. Наверное, они уже несколько минут стояли, наблюдая, как мы изо всех сил старались выбраться. Молча стояли рядом, черноглазые, со смуглыми лицами, заросшими чёрной щетиной, в соломенных шляпах, драных штанах и рубашках. У каждого в руках — серп или вилы. Мы попались.

Без сомнения, крестьяне пришли, чтобы не дать нам сбежать, пока другие отправились за карабинерами. Я внезапно задумался о том, как проводят время в лагерях для военнопленных. И тут мне в голову пришла идея. Почему бы и нет?

Нам нечего терять. Эти работяги, явно бедные, и возможно, совершенно безграмотные, живут в захолустье и вряд ли могут прочесть даже газетные заголовки, а про справочники, чтобы распознать аэроплан — и говорить нечего. Зачем я четыре года потел на уроках итальянского в Морской академии, если не ради таких моментов, как этот? Я решил обратиться к плотному мужчине средних лет, похожему на бригадира или деревенского старосту.

— Buon giorno, — сказал я с улыбкой. — Как видите, нам пришлось здесь приземлиться из-за проблем с двигателем. Нет ли у вас тут поблизости телефона, или, может, вы подсобите вытащить аэроплан из грязи, чтобы мы смогли взлететь и продолжить путь?

— Кто вы такие и откуда?

— Два лётчика из ВВС Италии, летим с нашей базы в Венеции в аэропорт Бассано. Но скажите, — добавил я, — есть ли в вашей деревне карабинер или священник?

Я беспокоился, что, даже если поблизости нет полисмена, может быть, есть священник, знающий о мире достаточно, чтобы, увидев австрийский аэроплан, опознать его.

— В нашей деревне нет ни священника, ни карабинеров, ближайшие — в казармах Кастельфранко.

— Отлично, то есть, я хотел сказать, какая жалость. Так вы поможете нам выбраться?

Крестьянин повернулся к стоящему рядом и глазеющему на нас мальчугану.

— Мауро, беги домой к Рончелли, пусть приведет своих волов, и ещё пусть прихватит моток верёвки.

Босоногий малыш понёсся прочь. Это и впрямь оказалось совсем легко. Наверняка эти невежественные крестьяне никогда раньше не видели аэроплана, по крайней мере, на земле.

Из-за того, что мне так легко удалось их обмануть, я начинал чувствовать себя мерзавцем.

— Друзья мои,— сказал я,— мы проследим, чтобы вас как следует наградили за беспокойство, когда доберёмся до аэродрома. Как называется эта деревня?

— Бузовеккио ди Кампосампьеро, если вам интересно, — сказал "бригадир", — но объясните мне кое-что: что означают эти чёрные кресты на вашем аэроплане?

Я нервно сглотнул, и тут мне пришла в голову отличная идея.

— Это в знак того, что аэроплан освящён Папой на церемонии в Риме в начале этого года. Папа помазал аэроплан освящённым елеем, кресты отмечают места помазания. Как видите, они олицетворяют пять ран нашего Господа.