Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна

— Сир! — осмелился он вмешаться, чтобы отвлечь короля и помочь девушке. — Мадемуазель де Отфор на днях потеряла брата, — Он сознательно произвел кузена в братья, чтобы хоть как-то вызвать сочувствие короля.

— Замолчите, д'Артаньян! Я хочу видеть мадемуазель де Отфор при дворе и я увижу ее, даже если для этого мне придется посылать за ней швейцарцев! Впрочем, я разрешаю ей явиться ко двору в трауре. — С этими словами Людовик вскочил в седло и ускакал, не оглядываясь.

— Что же делать, мсье д'Артаньян? — прошептала Марго.

Дуэнья разразилась длинной стремительной испанской тирадой, из которой мушкетер уловил только многократно повторенное имя "ди Лима".

— Да, да, — ответила девушка. — Я брошусь ей в ноги, может быть, ей удастся умолить короля.. — Маргарита умолкла на полуслове, с сомнением глядя на лейтенанта.

— Мадемуазель, — сказал д'Артаньян, — думаю, вы и сами понимаете, что герцогиня тут бессильна. Короли не любят менять своих приказаний… — И хотя ему самому было совсем не радостно думать, что Марго поедет ко двору и король, вдруг поведший себя столь необычно, сможет часто видеться и беседовать с этой хрупкой, незащищенной девушкой, он постарался, как мог, успокоить ее: — Самое правильное сейчас пойти в церковь и попросить прощения у Господа за то, что в дни траура вы не по своей воле вступаете в суету придворной жизни. Вернувшись домой, вы все расскажете герцогине и ляжете спать. Завтра вам придется проснуться с петухами — при дворе рано встают.

Утром следующего дня д'Артаньян в сопровождении Портоса, которому не терпелось познакомиться с той, кто завладела помыслами его друга, подъехал к воротам особняка Люиня.

Портос был великолепен: шитая золотом перевязь поддерживала огромную шпагу с замысловатым эфесом, широкополую шляпу украшали настоящие страусовые перья, богатырский рост и огромный, под стать седоку, вороной конь привлекали внимание всех, кто был на улице в этот ранний час.

Вскоре ворота особняка распахнулись, и карета с золочеными гербами герцогов ди Лима, запряженная цугом, выехала на улицу.

Д'Артаньян представил Портоса герцогине и мадемуазель де Отфор. Кони мушкетеров танцевали нетерпеливо в опасной близости от зеркальных дверец кареты. Дамы восхищенно смотрели на мужественных всадников. Прохожие останавливались, привлеченные необычным и красочным зрелищем. Наконец, герцогиня дала знак, и карета медленно покатилась по узким улочкам к Лувру.

Портос гарцевал, гордый вниманием стекающихся к королевскому дворцу дворян. Время от времени он с многозначительным видом склонялся к дверце кареты и что-то говорил прекрасной даме или же выслушивал ее любезные слова, подкручивая ус и поглядывая высокомерно на прохожих.

Обычно разговорчивый д'Артаньян был напротив молчалив. Вчерашняя встреча с королем, его неприкрытый интерес к юной девушке тревожили лейтенанта и успокаивала только надежда на ставшую притчей во языцех робость короля в отношениях с женщинами.

Показались мрачные стены огромного дворца. Карета замедлила ход и уткнулась в хвост длинной вереницы великолепных экипажей, принадлежащих вельможам и дамам, спешившим на утренний прием -кто к королю, кто к королеве.

Д'Артаньян извинился перед Марго и поскакал вперед — его ждала служба, особенно напряженная и хлопотливая в утренние часы. Несмотря на безупречный порядок, царивший в первом взводе роты господина де Тревиля, где он был лейтенантом, свой глаз никогда не мешал. Он прекрасно знал, что подтянутые, нарядные и дисциплинированные во дворце мушкетеры за его пределами мгновенно превращались в жаждущих приключений молодых, полных сил и задора людей, поэтому кто-нибудь обязательно отсутствовал. Не потому, что валялся пьяным или проспал у любовницы, а потому, что лежал у сердобольных монахов в одном из монастырей, залечивая рану, полученную накануне на Пре-о-Клер, вопреки всем грозным эдиктам короля и приказам де Тревиля, и его надо было срочно заменить.

Совсем недавно кадет, черт возьми! — даже не мушкетер, а кадет де Сен Север умудрился так ловко проткнуть шпагой двух гвардейцев кардинала, что сам д'Артаньян ему позавидовал, а поскольку мальчишка тоже был ранен, лейтенант сделал все, чтобы его отсутствие во время дежурства взвода осталось незаметным. Неблагодарный юнец вместо того, чтобы тихо сидеть дома и залечивать рану, отправился шататься по трактирам и распевал глупые вирши, сочиненные его приятелем, еще более молодым и задиристым кадетом гвардейской роты господина де Эссара де Бержераком. Стихи оставляли равнодушным д'Артаньяна, зато приводили в восторг Арамиса, слывшего знатоком поэзии, и удостоились скупой похвалы Атоса. Лейтенант сделал кадету де Сен Северу серьезной реприманд, на что тот со смехом ответил, что мсье лейтенанту хорошо, он даже живет в трактире, а каково ему, кадету, если достопочтенный господин Моле слова этого слышать не может? Д'Артаньян усмехнулся мальчишеской логике кадета, полагающего, что лейтенант живет в трактире ради удовольствия, а вовсе не потому, что скромного лейтенантского жалования не хватало на аренду пристойной квартиры.

…К королевскому кабинету лейтенант подоспел как раз вовремя: вышел король, одетый для утренней прогулки, оглядел собравшихся и, не обращая больше внимания на склонившихся перед ним придворных, направился к д'Артаньяну.

— Где мадемуазель де Отфор?

— Полагаю, она с герцогиней на утреннем приеме у ее величества королевы, сир.

— Я же ясно сказал, что хочу ее видеть. Я, а не королева! Извольте пойти и привести ее сюда.

Д'Артаньян прикоснулся к полям шляпы, повернулся на каблуках и четко, возможно, слишком твердо печатая шаг, направился к покоям королевы. Ничем иным своего раздражения он выразить не посмел.

Королева еще не выходила, и приемная была заполнена ровным гулом женских голосов. В них то и дело вкрапливались золотые колокольчики смеха, — ну конечно, герцогиня де Шеврез по своему обыкновению рассказывала что-то смешное, нимало не смущаясь тем, что нарушает подобострастно-чинную обстановку приемной. Она, дочь герцога де Роана, того самого, чей предок гордо отверг герцогскую корону со словами: "Королем быть не могу, герцогом не желаю — я Роан!" (правда, его потомки не устояли и титул приняли), подруга Анны могла позволить вести себя в приемной королевы, как у себя дома.

Мадемуазель де Отфор стояла в стороне, выделяясь черным пятном на ослепительном фоне светлых — белых, розовых, фисташковых — нарядов дам. Ее критически оглядывали с головы до ног: кто откровенно, без стеснения, кто, прикрывшись веером. Маргарита понимала, как странно и неуместно выглядит она в своем траурном облачении в этом утреннем море светлых шелков и муслина, лент и кружев, но не могла ничего поделать, а только терзалась от смущения и собственной беспомощности.