Роберт Стивенсон - Похищенный. Катриона (Романы)

- Но вот ведь еще дело какое,- продолжал Джеймс, перейдя на прежний умоляюще-заискивающий тон.- Если меня арестуют, тебе ведь деньги понадобятся. Из того, о чем мы тут с тобой толковали, ясно одно: плохи наши дела. Всё ведь свалят на нас. Ну, а теперь войди в мое положение, пойми правильно. Мне ведь придется объявить о тебе, обещать награду за твою голову. Тяжело, больно прибегать к такому средству, между родственниками - так последнее дело. Но пойми, Алан, если на меня падет подозрение, мне ведь придется думать уже о себе, о семье. Ты понимаешь меня?

Он произнес это с неподдельной горестью, умоляюще, теребя рукой кафтан Алана.

- Да, понимаю,- отвечал Алан.

- Тебе нужно уходить отсюда, покинуть вовсе Шотландию, тебе и твоему другу из Нижней Страны. Мне ведь придется и о нем объявить. Ты понимаешь, Алан? Ну скажи, ты со мною согласен?

Мне показалось, что Алан слегка покраснел.

- Мне весьма нелегко согласиться на это. Я ведь сам его сюда пригласил. Он наш гость, Джеймс! - воскликнул он, закинув назад голову.- Получается, я буду предателем.

- Нет, Алан, нет. Ну посуди сам. Его и так будут искать. Мунго Кэмпбелл уж точно везде развесит афиши. Что из того, если и я о нем объявлю? И потом, Алан, у меня же семья.- Он умолк, Алан не отвечал ни слова.- И еще пойми,- продолжал Джеймс,- ведь присяжные-то будут Кэмпбеллы.

- Что ж, одно только утешение,- проговорил Алан в раздумье,- имени его никто не знает.

- И не узнает никто, клянусь тебе, Алан! - воскликнул Джеймс с таким жаром, как будто и впрямь знал мое имя и теперь готов был его забыть, чего бы это ему ни стоило.- Я только укажу его приметы, одежду, лета и прочее. Ты мне позволишь? Другого выхода я не вижу.

- Да, удивляюсь тебе,- суровым голосом сказал Алан.- Что же это получается? Сперва даешь ему одежду, а потом эту одежду укажешь в объявлении?!

- Нет, нет, Алан, я опишу лишь ту одежду, в какой он был, ту, прежнюю, в которой его видел Мунго.

Я взглянул на Джеймса; казалось, он совсем пал духом. Он цеплялся за каждую соломинку, и, вероятно, все это время ему представлялись лица его заклятых врагов там, на скамье присяжных, а за ними, как в неотвязном кошмаре, всплывала виселица.

- А вы, сударь, что на это скажете? - обратись ко мне, спросил Алан.- Вы в этом доме под охраною моей чести, а посему мой долг велит делать так, чтобы ничто не перечило вашей воле.

- Я могу сказать только одно,- отвечал я.- Я здесь впервые, и спор ваш мне не совсем ясен. Простой здравый смысл подсказывает, что винить надобно виноватого, то есть того, кто стрелял. Объявите о нем, как это у вас называется, пусть его ищут и судят, и тогда ни в чем не повинные люди избавятся от незаслуженных обвинений.

При этих словах Алан и Джеймс в ужасе закричали, чтобы я немедленно остановился, ибо о том, что я предлагал, и речи быть не могло. Что подумают Камероны?! Эти слова лишь подтвердили мой подозрения, что стрелял кто-то из Камеронов, вероятно из Мамора.

- А потом,- восклицали они,- неужели тебе не ясно: этого малого могут схватить, если объявить его приметы. Ты, должно быть, сказал не подумав, ты не мог так подумать!

Они говорили это с таким искренним убеждением, что у меня от отчаяния опустились руки. Спорить было бесполезно.

- Что же, объявляйте обо мне, коли так надо, объявляйте об Алане, хоть о самом короле Георге! В конце концов, все мы трое безвинны, а это главное. По крайней мере, сэр,- подавив раздражение, обратился я к Джеймсу,- я Алану друг и ради друзей и близких моего друга готов на все.

Говоря это, я старался придать своему лицу выражение живейшей готовности, потому что Алан уже смотрел на меня с беспокойством. «К тому же,- мелькнуло у меня в голове,- они все равно развесят афиши с моими приметами, стоит мне только выйти из этого дома». Но тут я увидел, как жестоко я ошибался в этих людях. Не успел я договорить, миссис Стюарт, вскочив со своего места, с плачем кинулась мне на шею, затем подбежала к Алану, благодаря небо за нашу доброту и участие.

- Для тебя-то, Алан, это священный долг. Но каков юноша! В горький час пришел он в наш дом и застал нас в беде, увидел мужа моего, просящего и умоляющего. Его, который рожден, чтобы повелевать, как король! О, благородный юноша, мне не суждено узнать ваше имя, но ваш образ сохранится в моем сердце, и, покуда оно бьется у меня в груди, я буду хранить этот образ и благословлять вас.

С этими словами она поцеловала меня и вновь, зарыдала, чем повергла меня в крайнее смущение.

- Ну, полно, полно, право,- проговорил решительно сбитый с толку Алан и обратился ко мне: - В июле светает рано, завтра в Аппине поднимется кутерьма, прискачут драгуны, начнут кричать «Круахан» [36] Круахан - боевой клич Кэмпбеллов (Прим. автора). , забегают красномундирники. Пора, сударь, в дорогу.

Мы попрощались и снова пустились в путь, держа направление на восток. Стояла темная, тихая, чудная ночь. Вокруг простирались все те же холмы и ложбины.

Мы то шли, то пускались бегом, а когда начало светать, то уже все больше бежали, все реже сбавляли шаг. Местность с виду казалась пустынной, но только на первый взгляд: в ложбинах между холмами и на отлогостях гор скрывались дома и хижины. Я насчитал их около двадцати. Завидя жилище, Алан бежал вперед, стучался в окошко, откуда высовывалась заспанная голова хозяина, и с минуту-другую они о чем-то толковали. Так в Горной Стране передавались новости, а это было делом настолько важным и безотлагательным, что даже теперь, удирая от виселицы, Алан не вправе был им пренебречь. Как видно, и другие горцы передавали новости с неменьшим усердием, ибо в большей части домов к нашему приходу уже обо всем знали. В тех домах, где еще не знали, известие о смерти Кэмпбелла встречали скорее с ужасом, нежели с радостью.

Как мы ни торопились, рассвет застал нас врасплох. Прятаться было негде, убежища не видать; перед нами простиралась долина, усеянная скалами, по которой катил свои воды горный поток. Справа и слева теснились горы: ни травы, ни кустов, ни одного дерева - пустынные, голые склоны. Теперь, возвращаясь в мыслях к этим диким местам, я полагаю, что это была долина Гленко, где в годы правления короля Уильяма произошло кровавое побоище. Однако наш путь я помню довольно смутно. Мы то срезали, то забирали в сторону, петляли, петляли - и всё то бегом, то быстрым шагом, притом большей частью в темноте, а что до названий тех мест, так я ведь их слышал по-гэльски, а гэльские названия чрезвычайно мудрены.

Итак, забрезжил рассвет, застав нас в открытой долине, и я заметил, что Алан глядит хмуро.

- Скверное место,- промолвил он.- Здесь у них непременно будут дозоры.

С этими словами он побежал вниз к реке, туда, где поток, прорываясь между тремя утесами, распадался на два рукава. Вода падала с таким ревом, что у меня задрожали колени. Над водопадом облаком висела водяная пыль. Не раздумывая, с разбегу Алан прыгнул на средний утес, упал на руки, едва удержался - утес был невелик, и нужно было держаться за край, чтобы не сорваться вниз. Я тоже не стал примериваться и прыгнул наудалую. Алан меня подхватил.