Александр Лукин - Сотрудник ЧК. Тихая Одесса

Нагло, среди белого дня, банда братьев Смагиных начала переправляться на правый берег Днепра, туда, где находились ее основные «интендантские» базы. Чуть не плача от обиды и злости, Алексей думал о том, что Марков в четвертый раз ускользает от него и теперь ищи-свищи его в кулацком захолустье Большой Александровки. Вот он стоит на берегу рядом с Григорием Смагиным, заложив руки за поясной ремень, что-то втолковывает ему. Весь он на виду, будь винтовка-ничего не стоило бы снять, а из нагана разве достанешь!

Точно угадав, о чем Алексей думает, Воронько прошептал:

— Твой-то не уйдет, помяни мое слово! Гляди, как он Смагину наставления дает! Убей меня, если он не останется Федосову поджидать!

Приходили такие мысли и Алексею, но он суеверно отгонял их, чтобы не сглазить…

Паром трижды возвращался и увозил новые партии коней и бандитов. Наконец, когда он отваливал в последний раз, на него взошел один Смагин. Воронько оказался прав.

С Марковым осталось человек двадцать. Стемнело. Когда паром скрылся из виду, направляясь к мерцавшему по ту сторону реки сигнальному костру, бандиты разошлись по хатам…

Радость Алексея оттого, что Марков не уехал, была очень кратковременной. Ничего в сущности не изменилось. Двадцать вооруженных головорезов охраняли его и, хотя всего каких-нибудь двести метров отделяли чекистов от хаты, где Марков устроился на ночлег, был он по-прежнему недосягаем.

Надо было, не теряя времени, придумывать что-то, а мысли лезли самые нелепые и фантастические. Наконец Алексей предложил такой план: он сам, не скрываясь, пойдет к Маркову и скажет, что Сева погиб и что он прислан Диной, которая с его помощью удрала из города, но почему-либо застряла в деревне близ Алешек: не на чем ехать, устала, заболела или еще что-нибудь в этом роде. О себе можно сказать, что уцелел совершенно случайно, потому что, едва только пристроил мину в штабе, его послали с каким-нибудь поручением…

Воронько этот план забраковал начисто. Если из Алешек посчастливилось удрать хоть одному из марковских приспешников, то Марков уже знает и про облаву на постоялом дворе, и об аресте Федосовой, и о провале всех его явок, и о том, что адская машина, вместо штаба красных, подняла в воздух несметные тучи песку за городом. Кто мог это сделать, кроме Алексея? Никто.

— О Федосовой он еще не знает, — возразил Алексей. — Зачем бы он тогда оставался здесь? Ждет ведь ее.

Воронько подумал.

— Ну, положим, не знает, — проговорил он, почесывая шею под воротником, — положим, он тебе даже поверит. Поедете вы за Федосовой, не найдете ее — и все. Тут уж ты — лучший подарок для бандитов. Они на тебе за все отыграются!

— Пусть! — упрямо твердил Алексей. — Пусть отыгрываются. Я все-таки успею эту сволочь пристрелить, Марков-то хоть не уйдет!

— Ну и дурак, — без всякого уважения к товарищу сказал Воронько. — Ишь, наплановал! Отдать себя бандитам на потеху! Они ведь не сразу убьют, не-е, они побалуются. Звездочек со спины нарежут, пятки поджарят, а то и еще чего похуже… Не то. Леша, не то! Если не брать Крученого живьем, так уж кончить-то мы его кончим… Не додумали мы с тобой гранатами запастись. Сейчас бы насовали в хату и будь здоров!.. А, знаешь, гранаты мы достанем, ей-богу!

— Где?

— А вон у него, гляди!

Белые мазанки, поблескивая освещенными окошками, проступали сквозь тьму смутными лунными пятнами. Тишина заволакивала хутор, и черная мгла набилась по дворам. Чуть светлее было на дороге, а у ближней хаты Алексей различил человека с винтовкой. Это был часовой — за разговором Алексей не заметил, как он тут появился.

— Ша! — предупредил Воронько. — Погодим малость, пусть заснут.

Еще около часу лежали они не шевелясь, пока в хуторе одно за другим не погасли все окна. Часовой сначала ходил, потом сел на землю. Невидимый в темноте, он лишь угадывался на голом пригорочке возле дороги.

— Берись, Михалев, — прошептал Воронько, — будем начинать помаленьку. Ступай на шлях, добирайся ползком. Я отсюда зайду. Как достигнешь, глуши без разговоров, не дай бог нашуметь!

И они расползлись в разные стороны.

Алексей спустился по отвесному срезу холма и осторожно пошел вперед.

Почти до самого хутора вдоль дороги тянулись кусты. Их шелест скрадывал шаги. В том месте, где холм сравнивался с полем, Алексей лег на землю и пополз.

Локти уходили в вязкую почву, френч насквозь промок от росы, жесткая трава резала руки. Алексей полз долго, останавливался, вертел головой, отыскивая взглядом часового или Воронько, и не видел ни того, ни другого. Но вот холм остался позади. Открылся Днепр, темный, чуть посеребренный звездами. Алексей продвинулся еще метров на двадцать-двадцать пять и замер, распластавшись на земле. Где-то совсем рядом он услышал ровное хрипловатое дыхание.

Убедившись, что не обнаружен, он поднял голову и увидел часового. Незаметно для себя Алексей подполз к нему так близко, что теперь их разделяло всего три — четыре шага. Часовой сидел на пригорке, подтянув ноги и обнимая зажатую между ними винтовку. Он спал.

Алексей поднялся во весь рост, шагнул ближе и в тот самый момент, когда встрепенулся потревоженный шорохом часовой, что было силы обрушил на его плоскую кубанку рукоять своего револьвера.

Гукнув, будто у него перехватило горло, часовой упал на бок. Алексей навалился сверху, зажал ему рот.

— Готов? — спросил, возникая из тьмы, Воронько.

— Кажется, готов…

— Спешишь ты, Леша! — сказал Воронько тоном терпеливого поучения. — Прешь, как оглашенный, чуть не разбудил до времени!

— Не заметил я его, — переводя дух, виновато ответил Алексей.

Бандит был увешан оружием. Пистолетов разных систем у него было четыре: на ремешке через плечо, за пазухой и в обоих голенищах яловых сапог. Кроме того- охотничий нож, сабля, винтовка и четыре гранаты. Весь этот арсенал чекисты не тронули, сняли только гранаты. Каждый взял по две.

Медленно, чтобы не привлекать внимания дворовых собак, они пошли к дальнему концу хутора, где находилась хата, занимаемая Марковым.

Они были уже близко от цели, когда случилось то, в чем в равной мере были повинны оба — и Воронько и Алексей. У них не поднялась рука, чтобы добить оглушенного бандита, и это была роковая, непоправимая ошибка.

Часовой был здоровенный парнюга. Кубанка, видимо, значительно смягчила удар, нанесенный ему Алексеем, и, полежав на мокрой траве, он пришел в себя. Очнувшись, сообразив, что с ним произошло, он заорал истошным голосом и принялся палить в воздух сразу из двух пистолетов.

Лопнула, разодралась над хутором тишина. Дружным визгом залились собаки. Захлопали двери, кое-где посыпалось стекло. Через минуту из дворов уже выводили коней — их не расседлывали даже на ночь, — по улице заметались всполошенные тени.